Подвигая людей видеть в науке единственный путь к знанию и подталкивая их увязнуть в материальном, якобы научная риторика оказывает дурную услугу и самой науке. Она представляет науку как нечто простое, легкое и веселое, в то время как на самом деле наука по большей части сложна, трудна и однообразна.

Вот пример этого подхода. На популярной странице в Facebook, называющейся I Fuckin’ Love Science (что-то вроде «Я, блин, офигенно люблю науку». – Ред.), появляются короткие вариации на тему «науки чего-то» – в основном картинки и короткие описания экзотических существ вроде розового броненосца, а также иллюстрированные пожелания к дням рождения известных ученых вроде Хокинга. Но, как правильно заметил писатель-фантаст Джон Скайлар, не так давно обрушившийся на эту страничку с резкой критикой, большинство ее подписчиков офигенно любят, блин, не науку, а любят, блин, фоточки – симпатичные фотки розовых броненосцев и известных физиков. Легкое развлечение, которое представляют собой эти картинки, мешает обществу узнать, как на самом деле делается наука – медленно и методично, почти в безвестности и со скромной оплатой, в невидимых миру лабораториях и исследовательских центрах.

Якобы научная риторика имеет и другие негативные последствия. То, что на самом деле не имеет никакого серьезного отношения к научной практике, вынуждено все чаще облачаться в научную терминологию, чтобы привлечь к себе хоть какое-то внимание и получить поддержку. Социологические исследования интернета неожиданно превратились в «науку Сети». Почтенная практика статистического анализа вдруг стала «наукой о данных». Происходит сдвиг в приоритетах финансирования образования и исследований, и в результате за бортом остаются те, кто не смог подтвердить свое членство в комплексе STEM (наука, технология, техника и математика). К сожалению, якобы научная риторика дает таким тенденциям тактическое оправдание. Если гуманитарий не переформатирует свою деятельность в «точную науку литературы», он рискует стать маргиналом, лишиться финансирования и скоро будет забыт.

Когда вы продаете идеи, вам приходится продавать такие идеи, которые продаются. Но в секулярный век, когда абстракция «науки» рискует заменить собой все другие абстракции, все, что может остаться от науки – если мы позволим и дальше процветать «научной» риторике, – это примитивная, выхолощенная, однообразная ее версия.

Нам не нужно выбирать между Богом и человеком, наукой и философией, интерпретацией и доказательством. Но по иронии судьбы наука, пытаясь утвердиться как высшая форма секулярного знания, нечаянно повысила себя в звании до теологии. Наука – это не столько практика, сколько идеология. Нам не нужно уничтожить науку, чтобы спустить ее на землю. Но мы должны снова спустить ее на землю, и первым шагом должен стать отказ от риторики, которая стала ее самым популярным ритуалом.

Покопайтесь у себя в голове или припомните ваши беседы с другими людьми, и вы обнаружите, что в реальности не существует четких границ между наукой и философией – или между этими дисциплинами и любой другой, которая пытается достоверно объяснять мир на основе фактов и логики. Когда такие попытки и методы доказательства включают эксперимент и/или математическое описание, мы говорим, что речь идет о «науке»; когда они касаются более абстрактных вопросов или самой сущности нашего мышления, мы часто говорим, что мы «философствуем»; когда мы просто хотим узнать, как люди вели себя в прошлом, мы называем свои интересы «историческими» или «журналистскими»; а когда приверженность человека фактам и логике опасно истончается или вообще схлопывается под бременем страха, беспочвенных надежд, племенных чувств или экстаза, мы понимаем, что этот человек «религиозный».