И режиссером «спектакля», который видит Вики, в определенном смысле, тоже является Лермонтов. И неслучайно он соединяется в ее воображении с башмачником. Он явно «в курсе» духовных законов, которые управляют творчеством. Он ими пользуется. И авторы фильма выбором эстетики экспрессионизма (художественное оформление спектакля решено в лучших традициях немецкого киноэкспрессионизма 20-х годов, эстетика самого фильма с нарочитой театральностью, контрастами, тенями, наконец, присутствие в фильме в роли декоратора Сергея Кратова Альберта Вассермана, выдающегося немецкого актера, сыгравшего в фильме «Другой» (1913, реж. М. Макк), который стал одним из предвестников немецкого киноэкспрессионизма, роль страдающего сомнамбулизмом и вследствие этого раздвоением личности человека) указывают на то, что именно этот вопрос – центральный в их фильме. Потому что экспрессионизм, по глубокому замечанию Херварта Вальдена, – это не стиль или направление, это Weltanschauung – это видение мира, мировоззрение. И выражая суть экспрессионизма, его теоретик Рудольф Курц писал: «Имитация никогда не может быть искусством. То, что изображает художник, во всех смыслах должно быть глубоко личным выражением своего «я»: это значит, что внешний мир, проходя через него и выходя из внутреннего мира человека, из самых его сокровенных интимных, чувств, этот мир выражает. Внешний мир несет видение внутреннего мира и выражается через него. <…> Экспрессионизм – это искусство, которое дает форму опыту, пережитому в самой глубине себя самого»[19]. Уже примитивное искусство, по Курцу, выражало жизнь – африканская маска, как он писал, экспрессионистична, так как она предлагает метафизическое видение реальности.

Ф.М. Достоевский, влияние которого на экспрессионизм отмечают исследователи, именно так относился к искусству – как метафизическому видению реальности. И то, как эта метафизическая реальность влияет на самого художника, было писателем показано достаточно наглядно. Его музыкант Ефимов из «Неточки Незвановой» говорит:

«– Нет, сударь, нет, и не говорите: не жилец я у вас! Я вам говорю, что дьявол ко мне навязался. Я у вас дом зажгу, коли останусь; на меня находит, и такая тоска подчас, что лучше бы мне на свет не родиться! Теперь я и за себя отвечать не могу: уж вы лучше, сударь, оставьте меня. Это всё с тех пор, как тот дьявол побратался со мною…

– Кто? – спросил помещик.

– А вот, что издох как собака, от которой свет отступился, итальянец.

– Это он тебя, Егорушка, играть выучил?

– Да! Многому он меня научил на мою погибель. Лучше б мне никогда его не видать.

– Разве и он был мастер на скрипке, Егорушка?

– Нет, он сам мало знал, а учил хорошо. Я сам выучился; он только показывал, – и легче, чтоб у меня рука отсохла, чем эта наука. Я теперь сам не знаю, чего хочу. Вот спросите, сударь: «Егорка! чего ты хочешь? всё могу тебе дать», – а я, сударь, ведь ни слова вам в ответ не скажу, затем что сам не знаю, чего хочу. Нет, уж вы лучше, сударь, оставьте меня, в другой раз говорю. Уж я что-нибудь такое над собой сделаю, чтоб меня куда-нибудь подальше спровадили, да и дело с концом!»[20]

Этот отрывок – словно продолжение балета Лермонтова. «У Достоевского мы найдем прежде всего теорию “вдохновения” как излучения надиндивидуального психического содержания в индивидуальное сознание (романтически-шеллинговская теория)»