Светило солнце, но ветер налетал студеный, почти зимний. Я не хотела застегивать пальто: кто тогда увидит галстук? Да и пальто… Мне не хотелось, чтобы на мое пальто обращали внимание. С этим пальто – целая история. Я мучилась с ним с первого класса. Оно никак не вписывалось в картину окружающего меня мира, с которым в обыденной жизни мне насущно требовалось слиться. Это было диковинное пальто из зеленого бархата. Цвета пыльной травы, как у нас говорили. С изнанки ткань была похожа на рогожку, из которой делали мешки, плотная такая рогожка, коричневато-седого цвета. Зато снаружи это был какой-то особенный бархат, прекрасный, диковинный, достойный того, чтобы им любовались, если бы не сшили мне из него пальто. Возражать я не могла: это была не просто ткань, это был отрезок судьбы. С судьбой смиряются. Что мы можем против судьбы?

История же этой ткани была такова. Она стала знаменательной частью бабушкиного приданого. В прежние времена невеста, выходя замуж, должна была иметь приданое: чем больше, тем лучше. Подушки, перины, отрезы материи, белье, одежды – от шуб до нижних кружевных юбок, обеденные сервизы… Еще приветствовали дома и земельные участки. А также капитал. Ну, домов за бабушкой никаких не было, ясное дело, они с дедушкой и женились сто лет назад – в разгар гражданской войны, какие там дома? Но что-то такое в виде приданого она получила. В отрез бархата она влюбилась сразу. Она была когда-то юная, мечтательная, любила наряжаться. Бархат очень шел к ее светлым кудрявым волосам и зеленым глазам. Чего только она ни напридумала, разглядывая свой бархат! Какие фасоны, какие ситуации, какие восхищенные взгляды… Она довольно часто доставала бархат из сундучка, гладила ткань рукой, мечтала, радовалась. Тогда она не знала, что это и есть наивысшее удовольствие – радость мечты. Она все думала, когда же сошьет наряд из дивного подарка, как будет в нем щеголять. Но так и не получилось. Родился один сыночек, потом вскоре другой, настал голод, они перебрались в Крым, потом голод пришел и туда, пришлось возвращаться поближе к родным… Бабушке было не до нарядов и не до имущества. Но куда бы они не ехали, она брала с собой свой бархатный отрез, который напоминал ей о ее мечтах. Потому что в те времена даже мечты стали роскошью.

Как только подросли ее сыновья, началась самая страшная война. 22 июня немцы без всякого предупреждения напали на спящую страну и поперли вглубь, уничтожая все на своем пути, а 3 июля старшего сыночка забрали на фронт. Им предстояла вечная разлука – нежным родителям и мальчику, который еще никогда не покидал родительский дом. Младшему сыну не было еще восемнадцати, еще некоторое время он мог оставаться вне войны, но она беспощадно приближалась к их дому, не спрашивая, кто к ней готов, а кто нет. И вот уже немцы подошли к их городу. Все начальство поспешно собралось и умчалось спасаться. Население (тогда еще не употребляли слово «биомасса») должно было само выбирать, что делать. Дед предлагал остаться: он был в плену в Первую Мировую, работал у хозяев на хуторе, ухаживал за лошадками. Пленные работники ели вместе с хозяевами за общим столом. Хозяйка работала больше всех: утром их всегда ждали свежеиспеченные булочки – дело рук немецкой крестьянки. Никто не обижал и не унижал пленных.

– Немцы – культурные люди, – убеждал дед, уговаривая жену не суетиться и остаться.

Но бабушка была непреклонна. Она сказала, что они должны немедленно покинуть город. Не на чем ехать, уйдут пешком. Главное – успеть. Они взяли лишь самое необходимое в дорогу. Немного еды, одежды, семейные фотографии… В последний момент бабушка положила в свой узелок отрез того самого бархата, который дарил ей мечты о прекрасной жизни. В этом куске ткани хранилась ее надежда и вера в саму возможность будущего существования.