– Боши![7]На пол! – кричит Эспер.

Ему, как и остальным, приходит в голову спасительная, так им кажется, мысль: притвориться мертвыми. Все бросаются на пол, замирают в разных позах. Немцы входят в помещение, деловито осматривают и, не замечая лежащих на полу людей, начинают разливать из бутыли какую-то жидкость. Еще двое затаскивают газовый баллон. «Бензин, – с ужасом догадывается Эспер, – хотят поджечь или газ пустить». Опять одна и та же мысль проносится у всех: бежать! Немедленно! Лучше погибнуть от пули, чем сгореть заживо или отравиться газом.

Бросаются к окнам, к выходу. Немцы взводят ружья, но беглецы уже на улице.

– Туда, туда! – кричит Этьен Ардэн, водитель-механик, показывая рукой на противоположную сторону.

Зачем? Какой смысл? Местность открыта, все как на ладони. Гибель неминуема. И вдруг, как видение, появляется товарный поезд, несущийся на полной скорости, надо только успеть перепрыгнуть через рельсы, поезд их спрячет, подарив несколько мгновений жизни.

Ещё одно усилие, всего одно! Ура! Успели! Поезд прикрыл и – не может быть! – затормозил, будто подсказывая: ребята, не медлите! Вперёд! Прыгайте! Все бросаются в открытые двери ближайшего вагона. Спасены! В этот момент Эспер спотыкается, падает, видя отчаянное лицо Этьена.

– Вставай! Быстро! Давай руку! Руку давай!

Эспер поднимается, но зачем-то оборачивается. Зачем? Перед ним уже другое лицо: злобное, толстое, красное. Это женщина. На ней военная форма: грязная рваная юбка, облегающая толстые ляжки, плотный китель, под которым – он просто уверен! – потные бесформенные груди, не знавшие ласки, способные вызвать лишь брезгливость, а не вожделение.

– Стоять!

Незнакомка что-то говорит по-немецки, тычет винтовкой. Эспер хватается за ствол, вырывает и, кидая его в сторону, бросается на женщину со звериной яростью, вдавливает в снег, бьет с размаху кулаком в лицо, бьет сильно, жестоко. Этого мало – он вскакивает, ударяет сапогом в толстый подбородок жертвы, топчется на ней в каком-то диком угаре, творя месиво из того, что еще недавно было лицом.

– Эспе-е-р, – далекий голос Этьена отрезвляет, заставляет опомниться.

Эспер видит вагон. Последний. Даже не вагон, а платформа – открытая всему миру, небу, несущая спасение. Странно, но поезд опять притормаживает. Эспер перешагивает через распростертое перед ним тело, бежит, бежит с трудом – на ногах будто камни подвешены. Цепляется за платформу, мгновенно вскарабкивается, переваливается набок, потом на спину. Сапоги – в сгустках крови, руки дрожат от пережитого напряжения. Поезд, весело присвистнув, прибавляет скорость, тая в пространстве, унося того, кто только что свершил казнь. Мгновение – и хлопья свежего снега покрыли рельсы, насыпь, следы ожесточения и борьбы.

Палач. Он – палач. Мысли накатывают, ужасают, дыхание становится тяжелым, переходит в крик: «Жи-и-и-в!»

– Эспер? Что с тобой? Ты кричал во сне. – Мартина, проснувшись, склонилась над ним, потрогав лоб. – Температуры нет. Ты плачешь? Все хорошо, – успокоила, поцеловав его в мокрые от слез глаза.

Жив. Эспер часто видел похожие сны, воссоздающие картинки пережитого каким-то изощренным, причудливым образом. Поезд, снег, бункер. Этого же не было? А может, было? Настолько отчетливо представлял сцены, что сознание путалось: было или не было. Привидевшаяся немка, ее разорванное лицо – это, возможно, французский офицер, вынесенный им и Этьеном с передовой. У того было сильнейшее поражение внутренних органов, большая потеря крови. Или тот русский? Раненый в лицо, которое наверняка уже никогда не будет прежним. Бедняга. Рискуя, Эспер Якушев, номер в послужном списке 11366 и Этьен Ардэн, номер 231, эвакуировали обоих, успев донести, а потом довезти до передвижного операционного блока.