«…Павел Жанович, а кто это – Венера Арльская? Она красивая?»

– Мадлен, флиртуешь с русскими? Французов тебе мало? – насмешливо спросил тот, кого он принял за мужа мадам.

Это было последнее, что услышал Дмитрий, покидая ресторан «У Реми».

– Дорогой Арно, если вы еще раз позволите себе подобные намеки в отношении меня, я пожалуюсь господину коменданту, рассказав, что вы вынуждаете меня выступать на стороне бунтовщиков.

Но этого Дмитрий Орлов уже не слышал. Колонна медленно двигалась вдоль берега в сторону форта Льедо.

Менее чем через час они остановились перед низкими воротами. Крепость была не похожа на виденные ими форты Боярд и Энет, действительно больше напоминая тюрьму, чем оборонительное сооружение.

– Пришли! Входим по одному! – скомандовал сопровождающий.

– Крысиная нора, – прошептал Пустыня. – Если и бежать, то только под землю.

Дмитрий успел перекреститься: «Животворящий крест Господень, огради мя, Господи, силою честнаго и животворящаго твоего креста, и сохрани мя от всякаго зла».

Ворота закрылись. Занавес. Антракт: сто лет. Зрители вышли, забыв про артистов. А теперь, находя и читая послания из прошлого, недоумевают, слыша упреки: «Эх, вы, братцы, обмельчали вы, обмельчали… Вы пошто нас забыли?»

«Остров д’Экс. Форт Льедо»

Здесь хранятся архивные документы. Трудно, невозможно передать, а тем более описать чувства, которые испытываешь, поднимая тяжеленную картонную коробку с надписью: «1917–1918 годы». Кто-то когда-то строчил послания, распоряжения, донесения, доносы, жалобы, отчеты, приказы, правила, наделяя обычный листок бумаги силой, властью и бессмертием. Сколько их тут, пронумерованных, подшитых только лишь в одну (!) папку, документов с пометками «конфиденциально», «секретно», «срочно», «важно»? Не менее тысячи, а то и больше, гораздо больше. Даже чтобы просто пролистать, потребуется несколько часов. Прочитать – недели и месяцы. Подписи авторов документов, упоминания имен завораживают: маршал Фош, Керенский, Николай Романов. Не говоря уже о военных министрах, генералах и военачальниках, как русских, так и французских. Здесь все важно, все отражает события двух лет – и каких двух лет! Выбрать нечто особенное представлялось невозможным.

Но это произошло. Пожелтевший, истрепавшийся по краям листок бумаги выпал из толстенной папки. Просто упал, робко так, скромненько, нечаянно. Просто потому, что именно это письмо – редкий шанс! – было не подшито! Ему сто лет. Сто. Сто раз хочется повторить: сто. Написано достаточно грамотно, с ятями, почерк – почти каллиграфический. Запятых, правда, маловато, но в ту беспокойную эпоху, видимо, ими не особенно увлекались, выбирая чаще тире. Будто что-то пояснить пытались. Послание дошло до адресата, что подтверждает печать получателя, а если так, что же стало с авторами?

Исторические раскопки – увлекательнейшее занятие. Итог – вот это самое письмо, соединение реальности и ирреальности. Его можно потрогать, погладить, понюхать. И даже украсть. Да, каюсь, возник соблазн «случайно забыть» листок в своей сумке. Почти решилась, как вдруг – мистическое совпадение – неоновые лампы в читальном зале потускнели, свет притух. Падение напряжения? Бывает такое, только почему в этот самый момент? Возможно, реальность предупредила: не сметь! Не порти волшебную магию ирреальности, которую, не видя и не зная, а лишь подразумевая, можно вообразить. Представить. И поверить.