Все.

Поданы швартовы, на причале началась обычная суета. Конвоиры встали по обеим сторонам трапа, прибывшие спускались молча, двигаясь в сторону фортификационной стены. Выстроились неровной шеренгой перед вышедшим навстречу комендантом базы, капитаном месье де Берни. Чуть поодаль за картиной прибытия наблюдали местные жители. Любопытствующих было совсем немного.

– Appel! – прозвучало знакомое уже слово, вызвавшее раздражение в рядах пленных.

– Опять! Да куды мы денемся?

– Хватит считать нас, как баранов!

– Веди давай куда надо. Мы свои права тоже знаем!

– А ну, Афанасий, скажи им! Пусть уже к месту ведут. Не сбежим.

Афанасий Филиппенко, неплохо говоривший по-французски, обратился к коменданту базы, сказав, что люди устали, что все в сборе, формальности излишни и только отнимают время.

– Мы понимаем, почему здесь. Просим относиться к нам с уважением.

При этих словах на бесстрастном выражении лица месье де Берни, слушавшего с преувеличенной вежливостью, едва ли не с почтительностью, показалось легкое недоумение. Похоже, он и впрямь удивился: требовать уважения? Прав? В их ситуации? Но комендант быстро овладел собой, сдержав ненужные эмоции. Безапелляционно, твердым голосом военного чиновника, заверил, что формальности необходимы, и регламент правил содержания военнопленных изменен не будет.

– Вас ознакомят с ним в форте Льедо, где вы будете содержаться. А сейчас вас сопроводят в бухту де Ля Круа, где вам будут выданы мыло и простыни. В соответствии с правилами личной гигиены перед прибытием в пункт содержания необходимо…

Капитан запнулся, подыскивая нужный оборот речи. Назвать принудительную помывку купанием он как-то не отважился.

– …необходимо привести себя в порядок, – выкрутился он, добавив поспешно: – После чего вам выдадут хлеб и чай.

В шеренге прокатилось легкое оживление:

– Табачку бы еще!

– Да ведите, не томите уже.

Д’Экс всегда был любимчиком солнца в регионе Приморской Шаранты, и этот тяжелый день не стал исключением. Пленные направились в сторону берега, тихо переговариваясь, не очень еще представляя, что их ожидает, но уже радуясь короткой передышке и сентябрьскому солнцу. Название бухты Дмитрию показалось символическим: де Ля Круа – Крест Гоподень. Находить неожиданные совпадения научил Жорж Левро, полагавший, что случайностей не бывает, все связано. После двух стопок водки учитель порой ударялся в мистику, искал в своем древнем, «королевском», роду русские корни, утверждая, что «именно поэтому он здесь». А матушка просто верила в приметы.

Ведь хотел же перед отплытием из Ля-Рошель помолиться, божьей милости попросить, а не вышло. И – на тебе! Вот куда Господь привел! Напомнил, что праздник великий близится: Воздвижения креста Господня[69]. Нет, неслучайно, неслучайно. Теперь уж не пропустит.

– Пустыня, ты молитву про крест Господень помнишь?

– Помню, как не помнить.

– Место так называется. Бухта, куда идем.

Пустыня присвистнул, поежившись. Парнем-то он был смелым, а воды побаивался, плавать не любил.

– Слышь, ты, Орел, ты это, рядом будь, ладно? – попросил Иван. – Это ж ты на Волге рос.

– Так а ты на Пахре!

– Пахра, Волга – это тебе не океан.

– Не дрейфь! Волной смыть не успеет. Да и спокойно сегодня, смотри!

Картина, открывшаяся перед ними, была великолепна. Широкая полоса песчаного берега, закругленного в форме подковы, зелень прибрежных кустов тамариска, простор океана, вдали которого просматривался знакомый уже форт Боярд. И солнце!

– Ух ты! Красота! Бабье лето! Теплынь…

– С бабами-то теплее было бы!