– Он болел, да?

Таня села напротив, прямо в траву. Она не утешает Симу и не говорит «всего лишь кот», Сима уже и этому рада.

– Болел… Последние месяцы похудел очень, не ел почти ничего. – Сима всхлипнула. – Шестнадцать лет ему было. Просто отказали почки, и он умер.

Таня вздохнула и посмотрела на усыпанный лепестками песчаный холмик. Ее простое и внятное видение мира не предполагало такой бездны горя ввиду смерти кота, но внутренним чутьем она понимала, что для кого-то это может быть очень тяжелой потерей. И эта худенькая девушка с бледным тонким лицом и отчаянными синими глазами сейчас находится в состоянии жесточайшего стресса, и малейшее слово невпопад жестоко ранит ее. Так что Таня решила идти на ощупь, чтобы не обидеть новую знакомую и не усугубить ее горя.

– Долгая жизнь… – Таня вздохнула. – И счастливая. Это ж ты с ним всю свою сознательную жизнь прожила рядом.

– Десять лет мне было, когда мама принесла его в дом. – Сима сжала кулачки, стараясь не заплакать. – Он оказался умным, понятливым и очень спокойным котом. И я так привязалась к нему, а он… Ну, в какой-то момент он дал мне понять, что я важна для него. А потом… потом у меня никого, кроме него, не осталось.

– Как это?

– Родители развелись. – Сима снова тронула песчаный холмик, словно погладила. – У обоих, как оказалось, были на стороне другие интересы. Мамин новый муж сказал, что ему не нужна дочь от другого мужика – типа, у меня свои дети будут, зачем мне твоя девчонка, тем более уже большая, вот если бы маленькая, а так… А папина новая жена… у нее был сын от первого мужа, я ей тоже оказалась не нужна. А уж Сэмми и подавно.

– И как же ты?

– Квартиру в центре города родители продали, и папа с новой женой купили частный дом на окраине, а меня поселили во времянке за домом. – Сима вздохнула. – Она без отопления была, и ванны не было, я купаться в дом ходила, а зимой туда ставили электрическую печку. Ну, до моих пятнадцати лет мы с Сэмми там жили, потом папа умер, мачеха сказала: иди куда хочешь, ты мне тут не нужна. Я пошла к маме, а там…

Сима заплакала, слезы катились, она вытирала их ладошками, но слез было слишком много. Она и сама не знает, зачем рассказывает все это практически незнакомому человеку, но, когда не стало Сэмми, она почувствовала себя будто в вакууме. Вокруг кипела жизнь, а она словно до сих пор сидела у ворот, куда не проникали звуки.

– Обижали тебя?

– Обижали… – Сима всхлипнула. – У отчима был свой дом, все деньги от продажи квартиры мама ему отдала, и сначала оно и ничего было, поселили меня в мансарде, чтобы глаза не мозолила. У мамы с отчимом уже к тому времени был сын, но родился он с ДЦП, калека. Надо было ухаживать за ним, а у меня же школа, и я в институт хотела, я сама языки изучала, еще учеников брала по английскому.

– Так ты и английский знаешь?

– Английский все знают. – Сима раздраженно отмахнулась. – И я уже начала потихоньку зарабатывать, но так, чтобы отчим не знал, ходила к ученикам домой. Деньги прятала – он бы отнял, очень жадный был. А все свободное время я должна была за этим мальчиком ухаживать.

– За братом?

– Ну, какой он брат. – Сима фыркнула. – Он сын мамы и чужого мужика, причем он даже не понимал ничего особо – так, хлопоты одни, и те впустую, он бы никогда не поправился, все это знали. Лежал, как полено, только таращился бессмысленно или начинал кричать, остановить эти вопли было невозможно, иногда и по часу, и по два надрывался. А когда я оканчивала школу, он умер. Ну, я так думаю, для него это был лучший исход, так жить – врагу не пожелаешь, но мама словно с ума сошла. Она отчего-то взяла в голову, что, если бы я лучше за ним приглядывала, он бы не умер. Дошло до того, что они с отчимом оба набрасывались на меня и избивали.