Я шел за ним до вокзала. Дрожал от возбуждения, строил планы, представлял всякое, о чем бы не решился сказать даже матери. А на вокзале он купил два пирожка, бутылку колы, газету и сел в поезд, идущий до Волгограда. Глядя на Хасса, заталкивающего на третью полку огромные чемоданы, я подумал: «Не вернется». Подумал и разревелся так, как не ревел уже несколько лет. Хасс уезжал, может быть, навсегда, а я оставался здесь – маленький, слабый и не отомщенный.

И вот он вернулся, да еще и знаменитым. Портреты по всему району, на каждом заборе: «Хасс, Хасс, Хасс». Полиция сбилась с ног. Ищут по проспектам и подвалам, ждут страшного, видят кошмары, но не могут найти. А я найду. Чего бы это ни стоило. Теперь мне шестнадцать, у меня крепкие руки, отличные связи и более чем здравый рассудок. На этот раз я успею, и он получит свое.

Сегодня на пересечении улиц Металлостроя и Куйбышева произошло нападение на Ольгу П. двадцати восьми лет. Потерпевшая утверждает, что к ней подкрались сзади и надели на голову полиэтиленовый пакет, после чего несколько раз ударили тупым предметом и начали душить. Судя по направлению ударов, нападавший был невысокого роста…

– Кыш, кыш, чего уставились? – Физрук Святогор прикрыл собой телевизор и замахал журналом. – Кыш, я сказал!

Молочно-бледные, девицы высыпались из его каморки в зал и встали неровным кружком. Держались за руки, касались локтей и бедер, чтобы чувствовать свое – теплое, живое, не полиэтиленовое. Даже Женю не оттеснили, приняли, ввязали в хрупкий узор.

– Металлостроя и Куйбышева… рядом совсем, – выдохнула Алине в ухо овца Анютка.

– А я через это место в школу хожу, – поежилась Карина Дасаева.

– И я, и я, – зашептали вокруг.

– Да хватит вам! – прошипела Ермакова. – Нагнетают стоят! Кто сказал, что это он? Мало разве идиотов?

Алина покачала головой – не мало, конечно. Но в глазах Ольги П., отекшей, потерянной, бледной, пульсировал страх, и этот страх летел с экрана жгучими солеными брызгами. Так боятся не идиотов, нет. Это ужас перед тем, что выше твоего понимания, перед тем, что приходит из ниоткуда и властно, неизбежно утаскивает тебя в никуда.

Резкий свист порвал душную тишину, пролетел под потолком, разметал девчоночий круг.

– Па-строились! Па-живее! – Святогор изображал приподнятость. – Мужики, еще живее, ползете как улитки в гору! Равняйсь, смирно, напра-во! Бе-гом! Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Молодцы!

И так теперь всегда – бежать, бежать, три-четыре, раз-два. Переставлять ноги, сглатывать комок, терпеть острую спицу в боку. Без отдыха, без остановки. Иначе – он, пакет из супермаркета, в котором уже ничто не имеет значения.

– Стой, раз-два! Переходим к упражнениям. Упражнение первое…

Ермакова, разминаясь, задела Алину локтем.

– Ой, прости!

– Да ничего.

– Если честно, я в полном ахтунге… а ты?

Алина потянулась к носкам кроссовок и буркнула куда-то в пол:

– Аналогично.

– И что делать? – Изящное приседание.

– Не знаю.

– Слышьте! – Мотая головой, к ним подобралась овца Анютка. – Кажись, у меня того… понос начинается.

Ермакова сморщила носик:

– Говорила тебе, не жри салат!

– Не-е-е, – проблеяла Анютка. – Это не салат. Я… боюсь.

– Мах ногой, раз-два! Мах другой, три-четыре!

Алина присела и сделала вид, что завязывает шнурок. Руки у нее ходили ходуном. Вот бы тоже больной живот – сбежать, спрятаться и не слушать этого всего.

– Маши, Седова, маши! И ты, Шишкина, маши, не останавливайся!

– Машу, машу, – просипела Анютка и задрала правую ногу.

– В Колумбии, – заговорили сверху Жениным голосом, – маньяков никто не боится. Потому что полиция опытная, и ловит их на раз-два!