– Она тебе нравится? Поэтому ты опасаешься ее обидеть?

– Конечно. Она вполне мне нравится.

– Ты играешь с ее чувствами.

– Она получает удовольствие.

Не веря своим ушам, я удивленно смотрю на него.

– Удовольствие от того, что ей сердце разбивают?

Я обеспокоена сложившимся от этих слов впечатлением, что отношения с Кэтлин для Мэла сродни охоте. Какими бы ни были мои чувства к сводной сестре, но она не заслуживает такого от своего лучшего друга.

Мэл снова смотрит на дорогу, кусая нижнюю губу.

– Кэтлин скорее по душе быть одураченной, чем обделенной вниманием. Вот почему дважды в неделю она оказывается на пороге моего дома. Слушай, я пытался убедить ее в том, что ей не на что рассчитывать. Она плакала. Ломала мебель. А одним зимним вечером уснула у двери моего дома. Вот чего она хочет. Ей хватает и клочка надежды. Я считаю Кэтлин прекрасной девушкой, но не боюсь, что она имеет надо мной власть. Разве не в том вся суть любви? Найти ту, ради которой можно и убить? Ту, что обладает силой, возможной тебя сокрушить?

Между нами повисает молчание. Я всегда считала любовь чем-то милым и веселым. И в голову не приходило, что любовь может быть депрессивной, порочной и всепоглощающей. И все же раньше у меня и в мыслях не было влюбляться.

– Ты же, с другой стороны… – Мэл постукивает по рулю. – Тебе подвластно уничтожить меня в любое время.

– Значит, ты можешь уничтожить Кэтлин, а я – тебя? – спрашиваю я, наблюдая за пролетающей за окном картинкой. – Убийственный взгляд на ситуацию.

Под темнеющим небом поля простираются как простыни. Завтра я увижу их при дневном свете, а потом не увижу вовсе. Ловить здесь нечего. Ирландия обернулась приятной, но несбывшейся надеждой.

– Так ведь и жизнь убийственна. Внимание, спойлер: в итоге мы все умрем, – пожимает плечами Мэл.

– Я пацифистка, так что за меня не волнуйся. Я никогда тебя не уничтожу, – повернувшись к нему, признаюсь я.

Мэл грустно улыбается, чего я прежде за ним не наблюдала, берет меня за руку и, устремив взгляд на дорогу, целует мои пальцы. Я снова чувствую ту энергию, что ощущалась, когда касались наши руки. У меня нет названия для этой эмоции, но она волнует. Она осязаема. У нее даже вкус есть.

– Уже уничтожила.

Мэл относит мой чемодан в машину, а потом битый час тратит на споры с администратором отеля, пытаясь убедить ее отпустить меня без платы за номер, который я забронировала на ночь. Терпение у администратора лет пятидесяти с мешками под глазами на исходе. Они забрасывают друг друга доводами, пытаясь победить в споре. Я беру Мэла за руку и тяну на себя, умоляя его прекратить. Я заплачу. Меня не волнуют деньги. (На самом деле волнуют, но мне совсем не хочется провести оставшиеся в Ирландии минутки, наблюдая за пререканиями Мэла относительного моего счета.)

Мэл отмахивается от меня и продолжает перебранку с женщиной. Он говорит ей забраться в мою шкуру и пройтись в ней, цитируя «Убить пересмешника». Я не шучу. Одновременно хочу и спрятаться под столом, и зацеловать его до смерти.

– Эта девушка проделала долгий путь из Нью-Джерси, чтобы как следует оплакать отца, с которым никогда не встречалась. – Он тыкает в меня пальцем. – В хостеле накосячили с бронью, и она зарегистрировалась у вас только для того, чтобы было где оставить чемодан.

– Сэр, я прекрасно вас понимаю, но не в наших правилах… – возражает она.

Мэл испускает сердитый вздох и вытаскивает из заднего кармана кошелек. Бросает на стойку кипу банкнот.

– Вы победили. Надеюсь, теперь довольны и ваш босс на эти деньги купит себе виллу на Ибице для своих трех незаконнорожденных детей от секретарши.