– Я так понимаю, – добавлял патриот банка Джон Крейнтон, – что мы намерены втравиться в пятидесятимиллионный пакет поддержки Мексики. Что до меня, я этим «мокрым спинам»[2] не дал бы ни единого цента…

– Интересно получается, – задумчиво проговорила Трейси. – Те страны, которые костерят Америку за излишнюю ориентацию на финансы, всегда первыми просят займы.

По этому поводу она впервые поспорила с Чарлзом.

Трейси познакомилась с Чарлзом Стенхоупом-третьим на финансовом симпозиуме, куда того пригласили как оратора. Он руководил инвестиционной компанией, основанной еще его прадедом и имевшей хорошие связи с банком, где работала Трейси. После выступления Чарлза Трейси подошла к нему и выразила сомнение в том, что развивающиеся страны способны возвращать деньги, которые они по всему миру берут взаймы у государств и частных банков. Чарлз, с удивлением посмотрев на эмоциональную красивую молодую особу, заинтересовался ею. Их спор продолжился во время обеда в старом ресторане «Букбайндер».

Поначалу Чарлз не поразил воображение Трейси, хотя она сознавала, что в Филадельфии он считался завидным женихом. Этот тридцатипятилетний мужчина, ростом пять футов десять дюймов, с редеющими рыжеватыми волосами, карими глазами и серьезными, педантичными манерами, был богатым и преуспевающим отпрыском старинной филадельфийской семьи. Занудный богатей, решила Трейси.

И, словно угадав ее мысли, Чарлз перегнулся через стол и прошептал:

– Отец уверен, что в роддоме ему подменили младенца.

– Почему?

– Потому что я – сплошной атавизм. Не согласен с тем, что деньги – начало начал и основа основ жизни. Только не проговоритесь отцу о том, что я вам рассказал.

От этой подкупающе безыскусной искренности у Трейси потеплело на душе. «Интересно, каково быть замужем за таким мужчиной – человеком, принадлежащим к истеблишменту?» – подумала она.

У отца Трейси ушла вся жизнь на то, чтобы организовать дело, но такое незначительное, что Стенхоупы только усмехнулись бы его мизерности. «Стенхоупы и Уитни никогда не породнятся, – размышляла Трейси. – Нефть и вода. И нефть – это именно Стенхоупы. Господи, о чем это я, идиотка? Тешу свое эго. Мужчина пригласил меня пообедать, а я ломаю голову над тем, хочу ли за него замуж. Скорее всего мы больше никогда не встретимся».

– Надеюсь, вы завтра не заняты и согласитесь со мной пообедать?.. – спросил в это время Чарлз.

Филадельфия – это своеобразный рог изобилия, где есть что посмотреть и есть чем заняться. Субботними вечерами Трейси и Чарлз ходили на балет и слушали Филадельфий ский оркестр под руководством дирижера Рикардо Мути. А по будням исследовали Нью-маркет и уникальное собрание магазинов на Сосайети-хилл. Ели сырные стейки в уличных кафе в Джено и обедали в кафе «Ройал», одном из самых фешенебельных ресторанов в Филадельфии. Делали покупки на Хэд-Хаус-сквер и бродили по Филадельфийскому музею искусств и Роденов скому музею.

Трейси задержалась у статуи «Мыслитель». Взглянула на Чарлза и улыбнулась:

– Это ты!

Чарлз не слишком любил физические упражнения, зато Трейси их обожала, и утром по воскресеньям они трусили по Уэст-ривер-драйв или по набережной Шуйлкил-ривер. По субботам вечером она ходила на занятия тай-чи-чуан и через час уставшая, но взбодрившаяся шла домой к Чарлзу. Он оказался поваром-гурманом и готовил для себя и Трейси экзотические блюда вроде мароккан ской бистиллы, или гоубули – китайских паровых пирожков, или тахин-де-пулет-о-ситрон, то есть цыпленка с лимоном.

Чарлз был самым пунктуальным человеком из всех, кого знала Трейси. Однажды она опоздала на пятнадцать минут на обед, и он был так недоволен, что испортил весь вечер. С тех пор Трейси поклялась приходить к нему всегда вовремя.