– У нее и так в ушах алмазы ценой в целое состояние, – резко вступила в разговор мать.

Анна кивнула:

– Она их не выпрашивала. Он сам ей подарил. Ему нравится выказывать щедрость, когда никто не ожидает. Пусть лучше Мария ведет свою игру. У нее такой талант – любить короля.

Я прикусила губу, чтобы ничего не сказать. Да, у меня такой талант – я его люблю. Может, мой единственный талант. А наша семейка, все эти влиятельные мужчины, они просто используют – в интересах семьи, конечно, – мой талант к любви, точно так же как используют талант Джорджа к фехтованию или отцовские способности к иностранным языкам.

– Двор на следующей неделе переезжает в Лондон, – бросил мой отец. – Король увидится с испанским послом. Вряд ли он еще что-нибудь такое сделает для Марии, пока нуждается в испанских союзниках для войны с Францией.

– Тогда придется стремиться к миру, – злобно посоветовал дядя.

– Так я и делаю. Я известный миротворец, – ответил отец. – Блажен, не правда ли, как и подобает миротворцу?

Переезд двора всегда являет величественное зрелище, нечто среднее между деревенской ярмаркой, балаганом и ристалищем. Все было организовано кардиналом Уолси, при дворе, да и во всей стране, всяк подчинялся его команде. Он сражался бок о бок с королем в «Битве шпор» во Франции, заведовал провиантом, и ни в одном походе солдаты не ели так обильно и не спали так мягко. Он улавливал все, что ни происходило, а перевозя двор с одного места на другое, обращал внимание на мельчайшие детали. Что бы ни делалось в политике, он все знал: где остановиться, какого лорда осчастливить визитом во время королевского летнего путешествия. И в хитрости ему не откажешь – ни в коем случае не беспокоил короля подобными вопросами, чтобы молодому Генриху доставались одни только удовольствия, пусть думает, будто припасы, слуги и все такое прочее само собой падают с неба.

Именно кардинал определял, кто в каком порядке переезжает. Сначала едут пажи, над головами развеваются штандарты с гербами всех лордов королевского кортежа. Потом через некоторое время – пусть пыль уляжется – выступает сам король на лучшем коне, седло красной кожи и попона богато украшены всеми атрибутами королевской власти. Над головой вьется королевский стяг, рядом скачут приятели, которых он выбирает заново каждый день: мой муж Уильям Кэри, сам кардинал Уолси, мой отец, а за ними бесчисленная королевская свита – эти скачут как хотят, то осаживая коней, то снова пришпоривая. Вокруг свободным строем, с пиками наперевес личная королевская охрана. И не то чтобы они его защищают – кому придет в голову нападать на короля? – но толпу, собирающуюся в каждом городке или селении у нас по дороге, чтобы поприветствовать монарха и потаращить глаза на великолепие кортежа, оттесняют.

Потом снова никого, пусть пыль уляжется. И тут кортеж королевы. Она верхом на старой, покойного хода лошади под дамским седлом – королева всегда на ней ездит. Платье спадает крупными неуклюжими складками, шитая парча топорщится. На голове замысловатая шляпка, глаза чуть прищурены – солнце светит слишком ярко. Королеве нездоровится. Я знаю, я была рядом с ней, когда она садилась утром на лошадь, и слышала – забираясь в седло, она тихонько ойкнула, как от боли.

За королевской свитой остальные домочадцы – кто верхом, кто в повозках. Распевают песни, попивают эль, чтобы в горле оседало поменьше пыли. Всем нам весело и беззаботно, настроение праздничное, двор покидает Гринвич и едет в Лондон. Начинается новый сезон пиров и забав, и кто знает, что случится в этом году?