…При виде такого наплевательского отношения к делу едва успокоившийся Анджей завелся снова:

– Что же это за подонки, мать твою, ни на кого нельзя положиться! – Он пинком согнал с режиссерского кресла прикорнувшего там второго оператора Антошу Кузьмина.

– Пожалей ребят, Анджей. Вторая смена подряд… Все устали. – Я помогла безответному Антоше подняться.

Кузьмин потирал ушибленный зад, но вступить в открытую полемику с мэтром так и не решился.

– Мне плевать, что все устали. Мне плевать, что все устали, когда речь идет о моем кино. Если через десять минут они не будут на своих местах…

– Они будут на своих местах, ведь ты уже пришел.

– Держи карман шире. Пойду собирать этих болванов.

Анджей исчез тогда, когда к площадке стала подтягиваться группа. Через десять минут большая часть тунеядцев и отступников действительно была в сборе.

Ко мне подсела Ирэн с выражением вселенской скорби на лице.

– Ты не знаешь, кто в гримерке? – спросила она.

– Старуха. Отдыхает, приходит в себя и собирается с силами. А что?

– Я забыла кассету. Оставила прямо на столе. Наконец-то купила «Пурпурную розу Каира»… Лицензионная. Несколько лет за ней гонялась, а когда он был по телевизору, так и не смогла записать… Эта тварь, мой бывший муж… Он бы меня убил. Господи, какая я была дура! Ты видела этот фильм?

– Не имела счастья. – Сейчас начнется та же волынка.

– Ты с ума сошла! Фильм старый, но потрясающий сюжет. – Ирэн вцепилась в меня мертвой хваткой, я была свежачком, не посвященным в интеллектуальные построения Вуди Аллена. – Миа Фарроу, бедняжка, влюбляется в киногероя, это такая тихая страсть… Тихая и испепеляющая, прямо кровь в жилах стынет… И он сходит к ней с экрана, он оживает, боже мой, у меня сердце готово из груди выскочить!.. Это так тонко, так умно…

– Потрясающе, – протянула я: только бы отвязаться.

– И, представляешь, идиотка, забыла ее в гримерке, непростительная глупость… Перекладывала вещи и забыла. Сейчас хотела взять, да не тут-то было. Дверь закрыта изнутри… Я, грешным делом, подумала, что эта нимфоманка там с кем-нибудь закрылась… – Под «этой нимфоманкой» Ирэн, как всегда, подразумевала нашу художницу по костюмам.

– Да нет, там только старуха…

– Странно, я же слышала голоса.

Ты уже совсем без башни, лениво подумала я, меньше нужно Вуди Аллена смотреть, где персонажи сидят в креслицах и дискутируют на тему их автора.

– Уведут кассету, – тоскливо сказала Ирэн.

– Что ты! Наши люди потрясают всех своим благородством.

– Ты думаешь?

– Ну да. Ничего с твоей кассетой не случится.

– Может быть, прямо сейчас пойти?

– Старуха просила ее не беспокоить, ты же видишь, что с ней происходит. Не стоит терзать ее, а то раскапризничается еще больше… Лучше потом, во время съемок, иначе Анджей с нас голову снимет.

…Анджей появился последним.

Теперь все ждали Александрову.

Но она не пришла – ни через двадцать минут, ни через полчаса.

– Старуха решила показать характер, – меланхолично заметил Анджей, – придется тебе за ней сходить, Ева.

Я отправилась в гримерку. Постояв у двери несколько секунд, я осторожно постучала.

Никакого ответа.

Толкнув дверь, я вошла в комнату. Верхний свет был погашен, ярко освещенным оставался только столик возле зеркала. Так и есть, она перебралась поближе к зеркалам, старая кокетка… Высокая спинка кресла скрывала от меня тело старухи, я видела только паутину тонких волос, опутавших макушку Александровой.

– Татьяна Петровна, – я была сама любезность, не стоит раздражать главных героинь перед их кинематографической смертью, – нас ждут, Татьяна Петровна… Пойдемте.