Молчание длилось до тех пор, пока Артаксеркс сам не обратился к великим князьям с вопросом:

– Как поступить по закону с царицей Астинь за то, что она ослушалась царского слова, объявленного через евнухов?

Старые князья переглянулись, закачали головами и разом обернулись к Мемухану, который с невозмутимым видом поглаживал палку, словно заранее знал, что теперь без него не обойдутся.

Мемухан заговорил неторопливо, как бы в печальной задумчивости:

– Так-так-так, я так думаю: не только перед одним нашим владыкой виновата царица Астинь. Не только перед великими князьями, не только перед народом, который кричит сейчас под плетьми и палками. Царица Астинь провинилась перед всеми народами, населяющими сто двадцать семь областей нашего царства, перед тысячами тысяч мужей. Если рассказы о поступке Астинь дойдут до других жен, они начнут пренебрегать своими мужьями и будут оправдываться тем, что, мол, сама царица отказалась явиться перед лицо великого царя царей. Сейчас нужно думать, как не допустить пренебрежения женщин своими мужьями во всем мире. Так-то, вот так…

Стоило Мемухану закончить свою речь, которая, как всегда, поразила присутствующих немыслимым размахом, князья утратили прежнее спокойствие. Оказывается, дело касалось и их личных гаремов.

– Так и будет, если мы сейчас промолчим! – вскричал самый молодой из князей, Каршена. У него был весьма обширный женский дом. – Теперь и наши княгини, и простые наложницы, узнав о поступке царицы Астинь, начнут выказывать нам непослушание. Мы перестанем быть господами в собственных домах!

– Дерзкая женщина! Это хуже, чем нож в печень! – встрепенулся вечно заспанный, ленивый Марсена со щелками вместо глаз.

– В наших краях неверных жен или плохих хозяек принято связывать по рукам и ногам и с камнем на шее бросать в реку. Чтобы не засоряли напрасно землю, не лишали ее плодородия, – вставил слово великий князь Шефар, гневно тряся узкой бородкой.

Несколько князей поддержали его одобрительными возгласами. Лишь князь Мерее, дальний родственник царя, молчал, сжав челюсти. Он боялся, как бы кто не вспомнил, что это он когда-то привез во дворец царицу Астинь.

– Как поступить по закону с царицей Астинь? – возвысил голос Артаксеркс. – Как поступить с царицей по закону?

Слово «закон» властным рыком разнеслось по тронному залу и сразу же направило речи князей в иное русло. Разумеется, Артаксеркс знал про восточный обычай топить в реке надоевших или провинившихся жен. Рассказывали, как однажды Ксеркс, вернувшись из неудачного похода, приказал завязать в мешки и бросить в воду сразу четырнадцать наложниц из своего гарема, которые чем-то провинились в его отсутствие. Но Артаксеркс ни в чем не желал повторять своего отца – тем более в низости и бессмысленной жестокости…

– Так-так-так… Если благоугодно царю, – подумав, сказал Мемухан, – должно выйти особое постановление, которое следует вписать в законы персидские и мидийские. Постановление о том, что Астинь никогда больше не войдет пред лицо Артаксеркса Великого, а ее царское достоинство владыка передаст другой, которая будет лучше ее.

Царь сидел безмолвно и лишь страшно вращал глазами. Мемухан посчитал нужным прибавить:

– Когда все наши жены услышат об этом, они будут еще больше почитать своих мужей. И всякий муж останется господином в своем доме.

И тогда в знак согласия Артаксеркс Великий поднял свой скипетр и указал на Зефара, главного дворцового писца. Ему было велено срочно приступить к составлению указа, о котором сказал великий князь Мемухан.