Тело Дария Великого уже давно покоилось в скалах Накш-и-Рустам неподалеку от Персеполя, в огромной гробнице, украшенной каменными плитами с изображением многих его подвигов. Но персы вспоминают о нем гораздо чаще, чем о недавнем своем владыке, убитом заговорщиками, – Ксерксе.

Вместо принятого титула Ксеркс Великий народ нередко называет его Ксерксом Железным, Ксерксом Жестоким, несмотря на то что Артаксеркс приказал строго наказывать всякого, из чьих уст выйдет хотя бы одно дурное слово об отце.

Артаксеркс еще раз посмотрел в окно на дворцовую площадь, где с утра собралась огромная толпа людей. Всем хотелось хотя бы в последний день непременно попасть на царский пир. Кто-то рвался туда уже и по второму, и по третьему разу.

Издалека площадь была похожа на многоцветное озеро, со дна которого к небесам доносился нарастающий гул.

«Вот и обо мне тоже народ будет рассказывать легенды и слагать песни, – горделиво подумал молодой царь. – Надо распорядиться: пусть тех, кто пришел с детьми, пропускают в первую очередь. Дети лучше запомнят, как могуч их царь и…

…семь великих князей».

Каршена, Шефар, Адмафа, Фарсис, Мерее, Марсена и Мемухан – семь великих князей персидских и мидийских – сидели возле трона царя, с важным видом пили вино и многозначительно молчали.

Особенно надутым и как всегда недовольным выглядел старый Мемухан, привыкший выдавать себя за мудреца. Сегодня он крепко сжал лиловые губы и сидел, молча поглаживая палку и покачивая головой, словно все еще продолжал спорить с царем и мысленно читать ему наставления.

Слишком многое из того, что делал молодой и своенравный Артаксеркс, не нравилось Мемухану, великому князю мидийскому. Он уже не раз высказал свои недовольства царю, но не прямо, а витиеватыми намеками.

Прежде всего, Мемухан был противником пира для простолюдинов: никогда раньше персидские цари не опускались до того, чтобы позволить простым горожанам есть на царском золоте и топтать грязными сандалиями дворцовые плиты.

– Так-так-так, времена меняются. Я слышал, на греческих островах сейчас устанавливаются правила, которые они называют демократией, – задумчиво произнес Мемухан, словно обращаясь к своей палке с наконечником из слоновой кости в виде львиной головы с раскрытой пастью.

– Так-так, там у этих греков уже даже женщины дают мужчинам советы. И чуть ли не решают за них, кому и с кем воевать. А ведь это самое последнее дело. На островах все перевернулось с ног на голову. Но не зря мудрые люди говорят: «Поведешься с черным котлом, сам черным от копоти станешь, быстро с ног до головы перемажешься». Вот так-то…

Мемухан вроде бы и не говорил вслух ничего дерзкого, но остальные князья угадывали его мысли и в такт кивали головами, словно подтверждая: так можно далеко зайти! Если все делать «по-гречески», то, спрашивается, зачем вообще нужен царь и великие князья? Пусть тогда все дела решаются толпой оборванцев на общих сборищах! А если у подданных нет страха перед троном, о каком послушании можно говорить? И к чему вообще разводить иноземные глупости вокруг персидского престола, который должен возвышаться над всеми народами?

Что касается военных дел, то и тут Мемухан сумел подпустить яду. Все эти дни великие князья обсуждали предстоящий поход на египетский Мемфис, где непокорные подданные перестали, как прежде, считаться с властью персидских царей. Разумеется, в Мемфис требовалось срочно посылать войско, чтобы подавить мятеж в городе, пока он не охватил всю страну.

Но когда Артаксеркс объявил о том, что сатрап Сирии, верный Мегабиз, известный тем, что собирает в своей области самые большие подати для царской казны, вызвался самолично повести войско на Египет, старик Мемухан скривился с таким видом, будто хлебнул желчи.