– Очень мило, а где же я сяду? – спросил меня Илья Ильич.

Есенин метнул на меня пронзительный взгляд, видимо, догадываясь о смысле вопроса. Я виновато улыбнулась Шнейдеру и похлопала себя по коленкам. Есенин заерзал. Видимо, наши с Ильей Ильичом отношения показались ему чем-то большим и недвусмысленным. Впрочем, он быстро сообразил, что к чему, и так же, как и я, похлопал себя по коленкам, приглашая Илью Ильича присоединиться. Тот совсем стушевался и отрицательно покачал головой. Затем пристроился на облучке, сконфуженно отвернувшись немного вправо, и мы поехали домой на Пречистенку.

Есенин вдруг схватил мою руку и крепко, чуть не до боли, сжал. Меня обдало жаром, а сердце готово было выпрыгнуть из груди, как у какой-нибудь пятнадцатилетней девственницы. «Какой он крепкий!» – пронеслось у меня в голове. Мы молчали всю дорогу, подолгу глядя друг другу в глаза. Он был очень серьезен. Нас обоих пожирал страстный огонь желания, и только присутствие Ильи Ильича останавливало меня от того, чтобы тут же не наброситься с горячими поцелуями на этого золотистого русского ангеля, посланного мне судьбой в награду за все мои страдания. Он был так дьявольски молод! И так хорош собой!

Голос Ильи Ильича вывел меня из любовного оцепенения – он что-то недовольно высказывал сонному извозчику. Внезапно Есенин радостно рассмеялся, то и дело ударяя себя по коленям. Сквозь хохот он твердил одно и то же слово: «Повенчал! Повенчал!».

– Что он говорит? – вскинув брови, недоуменно воскликнула я.

– Мисс Дункан, в России при венчании невесту и жениха трижды водят вокруг аналоя. А извозчик нас уже три раза вокруг одной и той же церкви катает, вот товарищ Есенин и говорит, что кучер вас с ним повенчал.

Я улыбнулась, и вдруг в голове отчетливо зазвучали слова старой гадалки, к которой я заглянула перед отъездом в Россию. Долго рассматривая и вертя в руках то так, то сяк оставшуюся в моей чашке кофейную гущу, она вдруг изрекла: «Вы едете в далекое путешествие. Вас ждут странные переживания, неприятности. Вы выйдете замуж…». Когда я, захохотав, остановила ее словами: «Кто? Я? Я всегда была против брака и никогда не выйду замуж!», она твердо возразила: «Подождите, увидите». Кто бы мог подумать, что пророчество исполнится так быстро?… «Mariage» – протянула я с улыбкой, а Есенин лукаво смотрел на меня смеющимися глазами.

С первыми лучами солнца мы, наконец, подъехали к особняку на Пречистенке. Есенин помог мне спуститься из пролетки и так и остался стоять на тротуаре, не выпуская мою руку из своей. Я не прощалась. Он тоже медлил. Солнце коснулось его кудрей, и вокруг головы засиял ангельский нимб.

– Илья Илич, ча-а-ай? – виновато сказала я, просительно кивая на дверь.

– Чай, конечно, можно организовать, – неуверенно ответил секретарь, и мы все вошли в дом.

Я попросила проводить гостя в «восточную комнату», тихонько шепнув Илье Ильичу, что он свободен, а сама прошла в спальню, чтобы освежиться и переодеться. Поскольку Есенин еще не видел моих выступлений, я решила показать мое искусство танца, то, за что приобрела мировую известность, то, чем жила и дышала с ранних лет.

Мой взгляд вдруг случайно задержался на висевшей в спальне картине, где были изображены три пухлых ангела со скрипками. Один из херувимов поразительно напоминал Есенина – те же синие бездонные глаза, мягкие черты лица, золотистые кудряшки и круглые щечки. Улыбка пробежала по моему лицу.

Надев один из своих концертных костюмов – легкую полупрозрачную газовую тунику с золотыми кружевами и золотым поясом с листьями – я припудрилась, подрисовала любимой алой помадой губы и пошла к Есенину, захватив с собой бутылку шампанского.