– У кочевников тоже есть сословия, и так случилось, что я породнился с вождем их племени.

– Вот оно что… – удивился мужчина.

– Фу! Дикость какая, – нахмурился парень-калека и стал подниматься по лестнице, – отец, помоги.

– И не говори, – вздохнул Кинт и улыбнулся, достал трубку и стал набивать ее табаком, – та еще дикость.

Когда кочевник вернулся, закончив с размещением отца и сына, он спросил у Кинта, протянув руку к саквояжу:

– Я отнесу.

– Не надо… скажи, – Кинт выдохнул дым к грубо отесанным балкам потолка, – что значит Карху?

– Сын вождя, даритель свежей крови.

– Вот как? Скажи, а здесь много таких как ты, в смысле из твоего племени?

– Еще скорняжная лавка на другой стороне города, старейшина Доту говорит, что мы должны жить во всех городах в землях, что нам теперь принадлежат.

– Старейшина Доту здесь появляется?

– Сам он редко, а его сын раз в месяц привозит товары, ведет дела от имени отца с местными.

– Я на ужин не буду спускаться в харчевню…

– Тогда я принесу ужин в комнату, – сообразил парень.

– Отлично, и завтрак тоже, – сказал Кинт и пошел вверх по лестнице, пыхтя трубкой.

До ужина Кинт сидел в глубине комнаты напротив окна и наблюдал за городком и его жителями, а также в подзорную трубу за рудником, впрочем, за высоким забором особо рассмотреть ничего не удалось. Не выходил из головы разговор с профессором, точнее не сам разговор, а обстоятельства, которые свели их снова. Кинт сделал вывод о существовании в терратосе Аканов некой силы, которая долгое время находится в тени событий последних лет, но явно имеет к ним отношение. Сложно все, политика… то ли дело рейды в степях или в горах Севера, звеньевым, где все понятно, где Кинт чувствовал себя спокойнее, чем сейчас. Еще, набивая трубку и усевшись на стол напротив окна, Кинт подумал о том, что уже нет злости к профессору и желания пустить ему пулю в лоб, было даже жаль его.

– А старик совсем сдал, – тихо, вслух сказал Кинт и выпустил к потолку дым.

Действительно, время не пожалело профессора, не столько седина и морщины, сколько странный цвет лица и потухший взгляд его значительно состарили… еще что-то с ногтями было, да, Кинт обратил на это внимание, когда профессор читал письмо, они будто расслаивались и были цвета глины. Так, в раздумьях и наблюдая за городом в окно, Кинт просидел до сумерек.

Стряпня кочевников действительно оказалась вкусной, плотно поужинав, Кинт закрыл засов двери, развалился на широком топчане, отметив, что слежки за постоялым двором он не обнаружил, и с этой мыслью провалился в сон.

Осторожный стук в дверь разбудил Кинта на рассвете.

– Кто? – Кинт нащупал рукоять револьвера под подушкой.

– Это я… Чирш, – донесся тихий голос управляющего постоялым двором, – я принес завтрак.

Сунув револьвер за пояс, и держа большой палец на курке, Кинт подошел к двери, сдвинул засов и отступил на пару шагов назад.

– Входи…

Управляющий вошел с подносом в руках и поклонился в ожидании.

– Благодарю, поставь на стол. Да, я обратил внимание, что местные извозчики не жалуют этот район, где мне можно поблизости нанять экипаж? Нужно ехать на станцию, не хочется опоздать на единственный рейс в Дейлур.

– Возьми мою лошадь, Карху, я ее позже заберу.

– Не уведут?

– Мою лошадь? – немало удивился кочевник.

– Хорошо, ты меня очень выручил.

Молодая кобылка бежала рысью, она была послушна и утренняя пробежка, должно быть, ей нравилась. Джевашим только просыпался, лавочники в центре открывали закрытые на ночь ставни, дребезжа бутылями в деревянной тачке, навстречу попался молочник… еще, припозднившийся, и опухший от ночного веселья фонарщик, с трудом переставляя лестницу от столба к столбу, гасил еще встречающиеся в старом районе города масляные фонари… Через полчаса Кинт подъехал к забору и живой изгороди, отделяющей дорогу и территорию станции воздухоплавания. Два пилота и механик уже крутились у скревера, чуть в стороне стояли несколько пассажиров, ежась от утренней прохлады. Кинт намотал поводья на крючок в бревне коновязи недалеко от ворот, и более пристально осмотрелся – человека в сером костюме не видно.