Он, поколебавшись, разделся сам и лег рядом с ней.

– Ласкай меня, – приказал он.

Но она не поняла его приказа.

И тогда он, подумав, стал сам ласкать ее, стал гладить рукой ее тело и грудь, и соски ее, и живот, и опушку ее фарджи – так, что не выдержала этого крепость ее надменности, и закрылись в истоме глаза ее, и аркой восстало ее тело на расшитом цветными фавнами шелковом матрасе.

Но когда, ликуя, вознесся над ней Иосиф, расколол своими коленями ее чресла и приблизил к ним свой ключ жизни, возбужденный, как у юного быка на греческих вазах, гортанный хриплый крик изошел вдруг из ее губ, и забилась она в руках его, крича и прося его по-гречески:

– Нет! Не делай этого! Заклинаю тебя Богом твоим! Не делай этого!

Иосиф от изумления удержал решительный удар своих бедер.

– Как? Ты знаешь греческий?

Она не ответила, а, лежа под ним, продолжала молить и требовать:

– Нет! Не делай этого! Не входи в меня!

– Ты девственница?

– Да! Умоляю тебя! Не делай этого!

– Не бойся. Это не больно. Я уже делал это однажды… – И он снисходительно, с насмешливостью многоопытного мужчины опустил свой ключ жизни к опушке ее фарджи, ища заветное устье.

Но в тот же миг она с дикой, неженской силой пантеры дернулась бедрами, ускользнув от него. И вскочила, и отпрыгнула от него, и замерла у полога шатра, зная, что нет ей отсюда выхода, потому что за шатром стоит охрана, способная легко довершить то, что не позволила она сделать Иосифу.

Иосиф почувствовал, как кровь шумерийского бешенства хлынула не только ему в голову, а во все его члены, даже в мужской корень его бычьей силы. Зорко следя за своей пленницей, он изготовился к прыжку на нее. И вдруг услышал:

– Подожди! Подожди! Я отдам тебе три города! Только пощади меня! Корсунь, Новгород, Чернигов!

Иосиф прыгнул – это был тот мощный, могучий и тяжелый прыжок, каким разъяренный лев накрывает молодую строптивую львицу. Сбив ее с ног, он опрокинул ее на спину, навалился на нее всем телом, с легкостью хищника разломил ей ноги и его мощный, бычий корень жизни слепо ударил в заветную расщелину.

– Пять городов! – закричала она в отчаянии. – Шесть! Даже Псков! Только не входи в меня! Весь левый берег Днепра!..

Иосиф в изумлении удержал свои бедра от повторного, более точного удара.

– Кто ты? – спросил он.

– Тебе не нужно этого знать! Но ты получишь все, как я сказала! – торопливо произнесла она, лежа под ним.

Он жестко подался вперед своим пахом, уперев свое живое копье в закрытое устье ее фарджи. И повторил упрямо:

– Кто ты? Говори!

Она молчала, закрыв глаза.

– Ну! – крикнул он, по неопытности не понимая смысла ее молчания. – Как тебя звать?

– Вольга, – сказала она негромко.

– Врешь! Вольга – жена Игоря Старого, князя русского.

Она молчала.

– Ну! – Он опять угрожающе ткнул ее фарджу своим живым копьем.

– Я Вольга, жена Игоря…

– Но ты девственна! Ты сама сказала! Говори правду! Или я…

– Я девственна…

Он наотмашь ударил ее по лицу так, что ее голова дернулась на ковре.

– И жена Игоря? – сказал он в бешенстве.

– И жена Игоря…

Он снова ударил ее, еще сильней:

– И девственна?

– И девственна…

– И жена Игоря? – бил он ее.

– И жена Игоря… – повторяла она.

И вдруг открыла глаза, глянула ему в глаза.

– Я жена Игоря, и я девственна. Клянусь богами.

Он сел рядом с ней и оторопело захлопал ресницами.

– Как это может быть? – спросил он наконец. – У него другие жены? Или он не любит тебя?

– Нет, любит, – горестно усмехнулась она, по-прежнему лежа на ковре. – Очень любит! И я одна у него. Уже три года. Просто он уже не может делать мужскую работу.