Барон требовательно протянул руку, и родич не глядя сунул ему клочок пергамента. Отфрид обернулся, чтобы проследить, куда уставился дядя. Внимание тщедушного рыцаря было приковано к графу Осперу. Тот наконец-то закончил спор, поднялся с высокого кресла и направился к дверям. Свита потянулась следом, несколько человек торопливо бросились вперед, чтобы растолкать публику и освободить дорогу для его светлости.
– Граф взбешен, – заметил Эрлайл.
– Этого следовало ожидать, кузен, – пробурчал Игмор, разворачивая пергамент. – Что это? Здесь вовсе не брань… Гм-м… – Барон продекламировал:
И вот этим ты стращал Оспера?! Что ты мне подсунул, Удвин? Что это?
– Стихи. Ридрих сочиняет.
– Ридрих? Грамотей…
– Грамота нужна, Фэдмар, ты сегодня сам убедился, как воздействует исписанный пергамент на важных сеньоров. – Эрлайл проводил графа глазами и поднялся. – Ну что, пойдем и мы?
– Пойдем… Отфрид, – барон обернулся к сыну, – ты слышишь? Твой кузен Ридрих сочиняет стихи! А ты не любишь читать.
– Я умею читать, – насупился баронет. – А Ридрих – это кто?
– Ридрих Эрлайл, сын дяди Удвина.
Еще один родич. Рифмоплет.
– Да, но что с оскорблениями? – вспомнил старший Игмор. – Откуда ты узнал, что эта свора тявкала обо мне? Как ты мог их слышать?
Эрлайл снова скривил тонкие губы в ухмылке:
– А я и не слышал. Зачем слушать, если заранее известно, что они могут сказать? У них не слишком богатое воображение, знаешь ли. Я спросил себя: Удвин, что бы ты сам сказал, окажись на их месте?
– Однако граф попался на твою уловку! Испугался пустой бумажки! Удвин, ты великий хитрец! И великий обманщик!
– Да ну брось, родич. Scire leges non hoc est verba earum tener, sed vim ac potestatem.[8] Они в самом деле вчера бранили тебя – стало быть, я сказал правду. Правда, Фэдмар, – великая сила! Ничто не устоит перед правдой, даже графский суд!
Кузены рассмеялись, а Отфрид подумал: как же, правда… Дядя соврал, будто ему точно известно, о чем говорили сеньоры. Великая сила – ложь, и перед ней в самом деле не устоит ничто…
Отсмеявшись, родичи направились к выходу. Солдаты, гремя, несли за ними доспехи Игмора. Прошли по коридорам мимо графских латников, те проводили компанию равнодушными взглядами. Когда возвратились в свои покои, Эрлайл тут же удалился в уголок и принялся шептаться с оруженосцем, которому велел следить за Лоренетом и прочими. Коротко переговорив со слугой, Удвин заявил Фэдмару:
– Кузен, дело может принять серьезный оборот. Эти уроды ускакали сразу после суда. Об этом я и думал, глядя, как они торопятся прочь из зала.
– И что же? – Барон не разделял тревоги Эрлайла.
– Они могли приставать к его светлости, скулить, просить… не знаю, чего просить… но это было бы естественно. Нет, они удалились, даже не поплакав на груди Оспера. Очень спешили, Унтрейт дал в рыло графскому конюху – мол, недостаточно поспешно выводит лошадей. Лоренет торопил своих людей… Значит, замышляют гадость. Я советую тебе надеть доспехи.
Игмор засопел и принялся теребить бороду.
– Ладно, – согласился барон после минутного раздумья. – Только не здесь. Выедем за город, и я облачусь в латы. И солдатам велю кольчуги натянуть, а оружие держать наготове. Так?
Отфрид слушал и думал: дядя снова прав, поведение неудачливых жалобщиков в самом деле выглядит подозрительно. Поэтому баронет не стал возражать, когда отец велел натянуть кольчугу и держаться в середине колонны. В походе с командиром не спорят, а они сейчас словно в походе. Наскоро собравшись, дворяне и латники поспешили во двор к конюшням, Фэдмар заранее послал людей, чтобы приготовили лошадей и поклажу.