– Сейчас уже девочки придут.
– Ну и что? Мы ничего такого не делаем, – шептал он ей в ухо, и от его шепота снова просыпались навязчивые мурашки. – Я люблю тебя.
Одара не ответила. Сдержанно вздохнула, уставившись на вычурные тени на стене, едва шевелящиеся от пламени лампы. Брови ее дрогнули от каких-то никому неведомых страданий, но она промолчала. И как же Одара обрадовалась, когда шорох в углу повторился!
– Лила проснулась, – сказала она, мягко, но уверенно высвобождаясь из объятий мужа.
Он не пытался удержать ее.
Маленькая белокурая девочка села в постели и принялась тереть заспанные глазенки. Одара торопливо подошла к ней и присела рядом. Кровать была настолько низкой, что едва выступала над полом. Зато на ней была настоящая постель: старый матрас, застеленный латаной–перелатаной простыней, и одеяло, из-за множества заплаток, нашитых одна на другую, уже было не разобрать, какое оно было прежде. Все это хранилось в семье уже несколько поколений. Настоящая старинная постель – это было дорогое удовольствие, которое мог себе позволить не всякий. Да и невозможно было ее где-то раздобыть. Разве что выменять на что-нибудь такое же дорогое. Уже давно не из чего было изготовлять ткань, поэтому все тряпичное бережно хранилось, прикладывалось и передавалось по наследству. Оно стоило того: старинная ткань была мягкой на ощупь и такой приятной к телу, не сравнить с шуршащими пластиковыми одежками. Но ее осталось так мало, что даже ветхие лохмотья подшивали и штопали, пытаясь сохранить еще хоть ненадолго.
Скрипнула дверь, и все тут же обернулись на звук. Даже малышка Лила повернула голову, чтоб посмотреть, кто пришел.
Бренча ведрами, вставленными одно в другое, в жилище протиснулась Лана. Второй рукой она придерживала драгоценную ношу за пазухой. Вот было бы обидно, если бы та нечаянно выскользнула. Изгиль, конечно, старательно завернула лепешки, но мало ли. Лучше подстраховаться.
– Что так долго? – строго спросила мать. – Опять рассиживали у ба? У вас что, дел больше нет?
– Нет, мы у нее совсем недолго были. Мы сначала червей искали, чтобы ба отнести, – Лана подняла глаза в потолок, словно ища там подсказки. – Их так мало сегодня попадалось. Не знаю, может погода такая. А потом быстренько занесли, и обратно. И вот еще насобирали, – она чуть наклонила ведро, где на самом дне копошилось несколько червей.
– Какие молодцы! – обрадовался Тиарий. – Добытчицы вы мои! Не дадите отцу в старости от голода помереть.
Одара даже не взглянула на добычу, молча вынула из постели младшую дочь и усадила ее на горшок.
– Ба передала лепешек, – Лана достала из-за пазухи пакет, сквозь который просачивался тонкий манящий аромат.
– О! Вкуснящие лепешки ба! – воскликнул Тиарий. – Помню этот вкус с детства!
– А где Тора? – строго спросила Одара.
– А она… там, у ба задержалась. Что-то там помочь нужно было. Скоро придет, – не моргнув глазом, соврала Лана.
– Почему ты не осталась помочь?
– Ну… я ее ведро домой понесла, – Лана понимала, что ее вранье получилось совсем нескладным и даже каким-то нелепым, но уж что ляпнула – то ляпнула. Сказать так, как есть – означало выдать сестру. Ее бы точно наказали дней на пять, а то и на все десять. Просидеть десять дней дома в темноте – это же жуть какая-то!
Одара внимательно смотрела на дочь, пытаясь поймать ее взгляд, но Лана старательно делала вид, что шевелящаяся добыча в ведре – самое важное в этот момент.
– Чего такого смешного я сказала? Чего ты усмехаешься? – взорвалась Одара, не в силах сдержать гнев.