Обогнуть площадь по аллее – затея сомнительная. По гравийной дорожке быстро не пройти: шум моих шагов привлек бы внимание. Оставалось идти вдоль домов, но там мне могли помешать кусты пузырников.
«Куда же делся Теор? Как он тут прошел?»
– Пусти! – вновь заверещал мальчишка, и я невольно прислушался к ссоре возле фонтана.
– Молчи, пакость! Только дерни мне! – взревел один из стражников.
– Прошу, прошу, поймите, он по глупости, по глупости! – тараторила женщина.
– Вот теперь поумнеет, – осклабился второй стражник.
Правые наплечники у них были закрыты, значит, они здесь оказались на боевом дозоре. Хотели отправить мальчика в тюремный глот. Должно быть, он забрался в пустующий дом и поживился там чем-нибудь съестным или вовсе схватил какое-нибудь украшение.
Я опять осматривал площадь, чуть выглядывая из-за колонны, и тут услышал от женщины:
– Сама не знаю, где он нашел бритву. Его бы никто не пустил! Не знаю… Он же по глупости, не понимает еще!
– Все я понимаю! – огрызнулся мальчик.
– Ну вот видишь. Все, давай! – Стражник медленно зашагал в мою сторону, волоча мальчика за шиворот.
Его мать опять запричитала, со слов сбиваясь на слезы.
– Волосы, – прошептал я.
«Опять волосы».
Голова мальчика была гладко выбрита.
«Золотые волосы убитой Оэдны, жены коменданта».
На улицах города мне попадались объявления, в которых Зельгард запрещал горожанам стричься наголо.
«Поначалу черные, затем золотые волосы Теора. Убитого, а теперь ожившего».
Безумное распоряжение было подтверждено гербом Багульдина, а значит, заверено наместником.
«Сегодня, на входе в „Буерак“, кравчий потребовал от меня снять капюшон. Я подумал, что он хочет увидеть пограничную сигву. Но его интересовали именно волосы».
Любого, кто нарушит запрет, ожидало заточение в тюремном глоте до тех пор, пока не станет очевиден цвет его волос. «Безумие…»
«Что так напугало Сольвина в „Нагорном плесе“? То, что я бежал? Или то, что я был в капюшоне и он не видел моей головы?»
«Вас все равно поймают! Можете не бежать».
«Там, в тумане, ты меня не видел?»
«Я не думаю, что они виноваты в тумане. Скорее, наоборот».
Я зажмурился. Понимал, что все это как-то связано, что у всего этого безумия есть какая-то внутренняя логика – логика, которую я никак не мог уловить.
«Это мерзость. Это болезнь. Это обман».
И Зельгард, и Тенуин походя убили людей с золотыми волосами – так, будто они не были людьми. Тела… Их тела исчезли после смерти. Остались только одежды. Влажные одежды.
– Гаденыш! – закричал стражник.
Мальчик ухитрился укусить его за руку: между перчаткой и наручем оставался зазор, прикрытый лишь обшлагом нательной рубахи.
Мальчик вырвался, но второй стражник сбил его с ног. Женщина бросилась к сыну и упала на колени.
«А ведь я видел их сегодня на Ярмарочной площади», – не вовремя, отстраненно подумал я.
Первый стражник, заметив кровь на укушенной руке, процедил:
– Ну как скажешь…
Потянулся к мечу, но не успел его выхватить. Из-за фонтана выскочил Теор. Будто паук с длинными, тонкими руками и ногами. Оттолкнувшись от каменной чаши, выпрыгнул за спину стражникам.
«Сигва с акробатом», – еще одна неуместная, напрасная мысль.
Женщина застыла и даже перестала плакать. Мальчик тоже молчал и только неуверенно отползал в сторону.
Черный костюм. Черные волосы. Хлястник был раскручен и готов к бою. На упругих отростках блестели лезвия. Широкий взмах. Свист рассеченного воздуха. Стражник хотел что-то сказать, потом весь сжался, отстранился, но увернуться не смог. Боевой кнут полоснул его по лицу. Крупными каплями брызнула кровь. Стражник взвыл и, неестественно изогнувшись, упал навзничь.