или солнечную взвесь!
Есть, конечно, что-то в этом
скудном смысле Бытия.
Тихо крутится планета,
ну, и вместе с нею – я.
«Звёзды считая на пепельном небе…»
Звёзды считая на пепельном небе,
вспомнить не мог о былом,
где разгоняет недужную небыль
нежность пернатым крылом.
Там я считал бесконечные звёзды,
даже не мысля о том
кто этот мир из забвения создал,
чтобы за звёздным мостом
мог разглядеть, распознать и отметить
истину в слове живых.
Жить без любви может только на свете
шизик, подлец или псих.
«Монархия света, монархия тьмы…»
Монархия света, монархия тьмы.
О, как это с детства знакомо!
И небо закатное цвета сурьмы
опять зависает над домом.
Мудрейшие книги лежат на столе —
сокровища ересиархов.
Но хищные тени бегут по земле,
печальные слуги монархов.
Ни свету, ни ночи умы не нужны.
Представьте:
сиянье без тени!
иль облако пьяной разнузданной тьмы,
и в небыль крутые ступени!
Рождён человек, чтоб на лезвии жить,
идти между тенью и светом.
А что же поэт?
Он не может ступить
ни шагу, не помня об этом.
Позвольте, зачем и скажите, к чему
природе нужны эти страсти?
Ты просто иди ни на свет, ни во тьму,
а к Богу за чистым причастьем.
Но я, как поэт, поводырь и певец,
помочь не смогу, не посмею.
Коль ты не поднимешь терновый венец,
я просто тебя пожалею.
Откровения Ересиарха
Ну, что ж, опять расставленные точки,
и солнца луч в сознанье точно смерч!
Я видел Зазеркалие воочью,
но это не была простая смерть.
Пустого и простого в этом мире
никак не отыскать. Ты мне поверь.
А точка – продолжение в пунктире
утрат, страданий, вздохов и потерь.
Невероятно!
В параллельном царстве
совсем не так, как представляют здесь.
Там нет судов, и есть не те мытарства,
и воздух, словно пламенная взвесь.
И нет мучений душ на сковородках,
а есть свирепый вихорь изнутри.
Я там изведал несколько коротких
уколов совести…
И сколько не ори,
и сколько не кричи, там нет спасенья,
и места под счастливым бытиём.
А есть воспоминание мгновенья
про запах тела, что смердит гнильём.
Быть может я – гнилой и непохожий
на всю ту боль, которую другим
принёс при жизни – не простой прохожий,
а грешный и нахальный пилигрим.
Быть может, я сказать во искупленье
про царство Зазеркалья должен вам?!
На это мне отпущены мгновенья.
А сколько? Сколько…
я не знаю сам.
«Расставляются точки над „и“…»
Расставляются точки над «и»,
устаканился пьяненький дым,
и в былом незаметный надир
стал похож на символику дыр.
Стал похож на запретную дверь
в Зазеркалье и антимиры.
Что смеяться?
Возьми и проверь,
заглянув в подпространство дыры.
И тогда ты поймёшь, человек,
почему – «уходя – уходи» —
нам твердят миллионы калек,
не сумевшие в космос уйти.
Это надо не высказать вслух,
а прочувствовать плотью души.
Тополиный срывается пух
и маньячат из дыр миражи.
Это было и есть, а пока
я июньской пленён красотой.
Улыбается космос слегка
над извечной моей суетой.
Я ничей!
Я ничей!
Нет беспечней боли!
Но ничьей в облаках кружа
и ничьей не подвластна воле
чует волю моя душа.
И становится ей известна
тайна самой тугой струны.
Но из рук уплывает песня,
словно пена морской волны.
«Руки её – две старинные чары…»
Руки её – две старинные чары.
Пей, и почувствуешь запах дождя.
Пей, и ударит волною угара.
Пей, и забудешь навеки себя.
И проходя мимо зим и созвездий
в самых загубленных людом веках,
будешь болеть, ожидая известий,
знаменья, знака на чьих-то руках.
Что же ты медлишь?
Боишься забыться?
Воля твоя и беда – не беда.
Слабым из них никогда не напиться,
вольным без них не бывать никогда.
Руки её – две старинные чары…
«Уходя, я прощаюсь с тобой…»
Уходя, я прощаюсь с тобой,
будто чёрточку жизни теряю.