Ноги Эрагона мерно стучали по земле.

Этот громкий топот, зарождаясь где-то в пятках, отдавался по ногам, переходил по бедрам в позвоночник и завершался у основания черепа. От собственного топота у Эрагона дробно стучали зубы и ломило в висках, и с каждой милей эта головная боль только усиливалась. Сперва этот монотонный топот раздражал его, а потом стал даже усыплять, приводя в состояние, близкое к трансу, когда он даже думать уже не мог и мог только бежать.

Когда башмаки Эрагона касались земли, он слышал хруст ломающихся стеблей травы, видел взлетающие с потрескавшейся почвы облачка пыли. Он догадывался, что прошло, наверное, не менее месяца с тех пор, как в этой части Алагейзии были дожди. Сухой воздух, казалось, высасывал влагу даже из его дыхания, и в горле постоянно першило. Сколько бы он ни пил, ему никак не удавалось восстановить потерю той жидкости, которую крали у него солнце и ветер.

Отсюда и эта головная боль.

Хелгринд остался далеко позади. Однако Эрагон продвигался значительно медленнее, чем надеялся. Сотни патрулей Гальбаторикса, в составе которых были и маги, кишели повсюду, и ему часто приходилось прятаться. У него не было ни малейших сомнений: ищут, безусловно, именно его. А прошлым вечером он даже заметил Торна, летевшего низко над западным краем неба. Он немедленно закрыл свои мысли, бросился в первую же канаву и пролежал там, наверное, с полчаса, пока Торн снова не скрылся за горизонтом.

Эрагон давно уже решил пользоваться по мере возможности именно проезжими дорогами и главными тропами.

События последней недели привели его к почти полному физическому и душевному истощению. Он предпочитал дать своему телу отдых и возможность набраться сил, а не продираться по холмам напрямки сквозь заросли колючего кустарника или вброд через илистые речки. Время для отчаянного, яростного напряжения сил, конечно, снова придет, но сейчас это время еще не наступило.

В общем, пока Эрагон придерживался дорог; он даже бежать в полную силу не решался; вообще-то разумнее было бы и вовсе не бежать, а просто идти. Вокруг виднелись разнообразные деревушки и отдельные фермерские дома. Если бы кто-то из местных жителей увидел на дороге одинокого человека, который мчится так, словно за ним гонится стая волков, это, несомненно, вызвало бы ненужное любопытство и массу подозрений, а может быть, кто-то из перепуганных земледельцев взял бы да и сообщил имперским властям. А это было для Эрагона смертельно опасно, ибо самой большой его защитой в данный момент был плащ с капюшоном.

Теперь он бежал только тогда, когда вокруг не было видно ни одного живого существа, если не считать змей, гревшихся на солнце.

Больше всего Эрагону хотелось поскорее вернуться к варденам, и его страшно раздражало, что он вынужден плестись по дорогам, как самый обыкновенный бродяга. И все же он не мог не оценить то, что наконец-то остался в одиночестве. Он не был наедине сам с собой, то есть по-настоящему один, с тех пор как нашел в Спайне яйцо Сапфиры. И его мысли постоянно путались с ее мыслями, или с мыслями Брома, или с мыслями Муртага, или еще кого-то из тех, кто в данный момент находился с ним рядом. Помимо чьего-то постоянного мысленного присутствия, которое иной раз казалось ему довольно утомительным, Эрагон много месяцев с тех пор, как покинул долину Паланкар, провел в тяжелейшей работе над собой, в бесконечных учениях, которые прерывались лишь для очередного путешествия или для участия в сражении. Никогда прежде ему не приходилось до такой степени сосредотачиваться и так долго соприкасаться с таким количеством чужого страха и чужой тревоги.