– То есть… – начал соображать я, но китаец меня перебил.

– То есть, скорее всего, ты погибнешь, спасая нас всех, – ответил он. – Такова участь тех, кто приходит.

Я вздохнул и попытался улыбнуться.

– Что мне делать? – спросил я. – Чтобы не допускать ошибок?

Китаец чуть прищурился, глядя на меня.

– Правильный вопрос. Я постараюсь дать тебе три совета. А уж то, насколько ты ему последуешь, зависит только от тебя.

– Я внимательно слушаю, – кивнул я.

– Первое, – начал китаец, – ты не справишься без друзей. Но для этого тебе нужно научиться понимать, кто друг, а кто не очень. Второе: избегай соблазна личной власти. Он будет очень силён и приведёт к тебя к гибели, если не сможешь ему противостоять. И третье: прояви милосердие там, где места для милосердия не останется.

Я помолчал, осмысливая сказанное. Что ж, даже такой иносказательной информации было уже не мало: по крайней мере, теперь я точно знаю, что использовать самые простые и очевидные способы управлять ситуацией не следует.

– Ясно, – кивнул я.

– Надеюсь, что завтра у тебя будет. И что оно наступит белым и чистым.

Он использовал игру слов, которую можно перевести лишь приблизительно: чтобы сказать «ясно» я использовал слово, первый иероглиф которого имеет значение «завтра», а второй – «белый».

– На выходе тебе передадут способ, каким ты сможешь связаться с нами во второй раз, – сказал китаец. – Мы закончили. Если хочешь что-то ещё спросить у меня или у «Книги перемен» – спрашивай. Это последняя возможность.

Я начал лихорадочно прокручивать в голове вероятности возможных комбинаций. Определение, кто друг, а кто – нет. Остаться ли с Жириновским, или попытаться его переиграть? Можно ли рассчитывать на Бардри и отца Гии?..

И тут вдруг понял, что хочу спросить совсем не об этом. Не о делах.

– Как дела у Саши? – спросил я.

Китаец просиял, как будто я только что подарил ему что-то очень ценное.

– Он учится, как и положено порядочному молодому человеку его возраста, – ответил он. – Но ещё он спрашивал о тебе. Спрашивал постоянно. Чем-то ты ему очень понравился.

– И… что вы ему говорили? – спросил я.

– То, что знали сами, – ответил китаец. – Рассказали о том, что с тобой случилось в Грузии. Он очень переживал, но теперь считает тебя настоящим героем. И очень хочет быть твоим настоящим другом.

– Это довольно сложно, учитывая, что он учится за океаном, – улыбнулся я.

– Над озером вечер – и лотос теряет свой запах, – процитировал китаец. – За окнами осень. Угрюмо темнеет бамбук. И друга не вижу, с кем можно беседу затеять…

– Бо Цзюйи? – предположил я.

– Очень неплохо! – одобрительно кивнул собеседник. – Ты ведь понимаешь, о чём это стихотворение?

– О дружбе.

– И самопожертвовании, – ответил добавил китаец. – Это важно. Если ты этого желаешь – вы обязательно увидитесь. Да, Саше придётся пойти на некоторые жертвы ради этого, но он сам этого хочет.

– Это поможет мне выжить? – спросил я.

Китаец удивлённо взглянул на меня.

– Я ведь уже всё сказал. Зачем ты спрашиваешь то, что ясно как летний день?

Я улыбнулся и кивнул в ответ.

– Спасибо, – сказал я.

– На этом всё на сегодня.

Он достал из-под стола ещё несколько свитков и задумчиво положил их на стол.

Я кивнул и направился к выходу.

Возле двери стояли два вооружённых охранника. Меры безопасности тут были более серьёзными, чем там, на «Черкизоне». Связано ли это со мной или с другими делами – мне не было неизвестно наверняка.

В кабинете секретаря мне вручили довольно громоздкую «Мотороллу».

– Можете пользоваться как обычным телефоном, – сказал мне один из подручных Табаня (как про себя я начал называть китайца; Большой Босс). – Тарифный план не ограничен. Когда будет нужно – переставьте сим-карту в другой аппарат. Экстренный номер забит на ней, первым в списке, – пояснил он. – Достаточно просто позвонить и дождаться первого гуда.