– В таком случае…

– Вы крайне обяжете меня, мистер Арчер, если сперва все-таки взглянете в эти бумаги. А потом мы могли бы все обговорить, и я высказал бы вам мое мнение.

Арчер нехотя ретировался с насильно всученными ему документами. Со времени его последней встречи он, полуинстинктивно и сам того не желая, не противился ходу событий, как бы избавлявших его от ненужного бремени мадам Оленска. Их часовая беседа у камина, на какой-то момент их сблизившая, была прервана вторжением Сент-Острея и миссис Лемюель Стратерс, так радостно приветствуемых графиней – что, по-видимому, являлось провиденциальным. Двумя днями позже Арчер стал невольным участником комической сцены возвращения графине благосклонности Вандерлиденов. И тогда же не без едкой обиды сказал себе, что дама, так убедительно умеющая благодарить влиятельных пожилых джентльменов за присланные ей с самой благой целью цветы, не нуждается ни в приватных утешениях, ни в публичной защите столь мало значащего юноши, как он. Такой взгляд упрощал ситуацию и облегчал ему жизнь, с удивительной легкостью возвращая ее к дотоле казавшимся довольно сомнительными домашним ценностям. Как бы там ни было, но вообразить себе Мэй Уэлланд, во всеуслышание трубящей о сложностях своей частной жизни, обрушивающей лавину признаний на головы малознакомых мужчин, было невозможно, и никогда еще она не казалась ему более прекрасной и более утонченной, чем в эту неделю. Он даже простил ей ее стойкую приверженность к длительной помолвке, тем более что сформулированный ею ответ на очередную его мольбу поторопиться совершенно его обезоружил.

«Знаешь, ведь когда речь заходит о чем-то действительно серьезном, твои родители всегда тебе уступают. Так было всегда и с самого детства, когда ты была еще маленькой!» – выдвинул свой довод он.

Она подняла на него свой ясный взор и сказала: «Да, это так. И именно поэтому так трудно мне отказать им в этой просьбе, последней, обращенной ко мне, пока я еще их маленькая девочка!»

Такой ответ был достоин старого Нью-Йорка, и он от всей души надеялся всегда получать от своей жены такие ответы. Привыкшие дышать нью-йоркским воздухом, попав в атмосферу не столь кристально чистую, просто задыхаются.

Из документов, с которыми он ознакомился, он узнал немного, зато окунулся в атмосферу, которая тащила на дно, заставляя бултыхаться, отфыркиваться и ловить ртом воздух. Основную массу составляла переписка поверенных графини Оленска с французской юридической фирмой, куда графиня обратилась за урегулированием своих финансовых дел. Там же находилось и короткое письмо графа жене, прочитав которое Ньюленд Арчер поднялся и, сунув документы обратно в их конверты, вышел к мистеру Леттерблеру.

– Тут есть письма, сэр. Если желаете, я повидаюсь с мадам Оленска, – сказал он сдавленным голосом.

– Спасибо… спасибо, мистер Арчер. Приходите ко мне пообедать сегодня вечером, если вы свободны, а после обеда, если вы соберетесь завтра к нашему клиенту, мы все с вами обсудим.

Из конторы Ньюленд Арчер вновь отправился прямо домой. Вечер был и на этот раз удивительно ясным, над крышами светил молодой месяц, и Ньюленду хотелось надышаться, наполнить душу этим чистым сиянием и не говорить ни с кем до тех пор, пока они с мистером Леттерблером не уединятся после обеда. Принять иное решение, чем принял он, казалось невозможным: он должен сам повидаться с мадам Оленска, прежде чем представлять посторонним все ее секреты. Его безразличие, его досадливое нетерпение были сметены мощной волной сострадания: мадам Оленска стояла перед ним – выставленная на всеобщее обозрение жалкая фигурка. Ее необходимо было защитить от еще больших ран, в этих ее безумных метаниях и попытках бороться с судьбой.