– Ёнька, да пойми же ты, – убеждал я, – здесь всё так, как мы думаем. Выбрось уже весь хлам из своей головы. Попробуй, чтобы светло. Смотри, как красиво может получиться.

Так говорил я и мечтами своими создавал невиданных и ласковых зверей. Те из-за деревьев косились разноцветными глазами, но, видя Ёнькино настроение, на дорожку выходить не решались. Только за его спиной они ступали на тропу и долго смотрели вслед.

– Нет тут никого, – ворчал мальчик. – Ну и ладно! Не нужен мне никто, раз я никому не нужен!

– Как это не нужен?!

– Светочка, всё у них Светочка! – сам с собой разговаривал мальчик. – А она ябеда! Я всегда плохой! Никому не нужен.

– Ну, это ты зря, – успокаивал я. – Особенно сейчас. Это слабые никому не нужны, а ты вон какой. А хочешь дождь? – спросил я и обрушил на нас очищающий ливень.

– Дождь – да, – отплёвывался от назойливых капель мой друг. – Дождь – это правильно.

– Подожди, – остановил я Ёньку у волшебного цветка, – он пить хочет. Напоим? Просит.

– Цветы не просят, – ответил мальчик. – Это ты здесь болтун. А этот мог и под дождём напиться.

Он нахмурился и упрямо потащил тучи вслед за нами. Я отстал, позволил лепесткам слизывать капельки с рук, затем догнал мальчика. Вокруг нас сложился двойственный пейзаж. Впереди, там, куда смотрел Ёнька, был мрачный дождливый парк с помятыми лавочками и искорёженными деревьями. За спиной же мальчика под моим взглядом переливался лучами волшебный лес. В лесу том была жизнь: дорожка распадалась развилками, белый цвет садов растворял тучи, удивительные птицы пели волшебные песни. Ёнька же не видел и не слышал этого. Словно зачарованный, он шёл тропой Обиды. Говорил только о себе и редко вспоминал про сестрёнку. Ох и тяжело же мне давалось творить настроение! Только один раз, отвернувшись от друга, я подумал, что всё вдруг наладилось. Мир перед нами стал таким же светлым, как и за спиной. Я даже успел порадоваться, но, обернувшись, друга своего не нашёл. Поиски много времени не заняли. Увидев тучу, зависшую над плакучей ивой, я сразу же пошёл туда. Ёнька скрючился на корточках, спрятавшись под деревом, и что-то делал в своём телефоне. Доносились крики и звуки стрельбы. Признаться, я несколько рассердился. Представил то, что хотел, и Ёнькин телефон вытек из рук мальчика разноцветными каплями. Капли были похожи на буквы, пистолеты и крошечных монстров. Упав в траву, первые остались лежать кучкой, а монстры похватали оружие и разбежались. Я незаметно вернулся на тропу и начал что-то говорить, словно бы тут и был. Ёнька вышел ко мне хмурый и растерянный, словно и он такой же, как и был. Мы пошли дальше.

Я веселил мальчика, по-доброму злил, катался на Ёнькиной ноге, обхватив её руками. Я изо всех сил гнал беспокойство, способное убить хрупкий волшебный мир за Ёнькиной спиной, но мой друг оставался хмурым.

Надо продолжить писать, пока эмоции живы и не перепутались в моей голове со здравым смыслом. Честное слово, если отложу на пару дней, то не смогу даже себя убедить в том, что всё это не приснилось.

Итак, мы шли по тропинке, а тучи висели так низко, что порой голова Ёньки терялась в тумане. Мы несли вперёд свои непохожие друг на друга миры – волшебный и капризный. Иногда моё настроение побеждало и солнечные зайчики рассыпались на дорожке. Ожившие, они прятались по кустам, подсвечивая тёмный парк своей игрой. Когда же Ёнькино настроение брало верх, из земли лезли бледные и скользкие грибы, чавкали и хрустели под ногами, пахли болотом. В такие минуты мой великан становился вздорным и неуправляемым. Он обвинял меня во всех своих ошибках, назойливо требовал внимания. Казалось, что капризы его выросли вместе с телом, а всё хорошее скукожилось в прежних размерах. Я изо всех сил пытался подкормить маленькое доброе, не скупился на похвалы и чудеса. Задобренный, мальчик на некоторое время веселел, становился великодушным. Однако очень быстро всё возвращалось на свои места. Подобная ненасытность в случае со взрослыми людьми – обычное явление, но Ёнька… он рвал моё сердце.