Нас многократно предупреждали о катастрофе, приводили доводы. Мы только отмахивались. Самых умных объявили сумасшедшими. Русская культура имеет удивительную особенность: у нее короткая память. Знания не копятся. Они сливаются, как помои.

Русская мысль – следы на песке. Наговорят, накурят, вспомнят Тютчева, похохочут, расскажут анекдот, поругают власть, поспорят, потанцуют, поцелуются, подерутся и разойдутся по костям, по могилам.

Придет следующее поколение – и всё опять «от яйца». Опять накурят, опять вспомнят Тютчева.

Мысль Пушкина, что в русских есть «равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству – презрение ко всему, что не является необходимостью» (черновик письма к Чаадаеву), до сих пор звучит как в первый раз.

Мы никуда не продвинулись в наших рассуждениях, может быть, прежде всего потому, что по-прежнему впускаем в себя эту отраву местоимения «мы».

Мы убиваем без счету, но не только не каемся, но даже не помним. Пример с Катынью. Тот же Пушкин как национальный поэт участвовал в брошюре «На взятие Варшавы».

Сейчас происходит формирование той странной массы людей, которая расселена на территории России. Эти люди схожи в одном: они не готовы помочь друг другу. Но они не готовы помочь и самим себе. Говорят, русские щедры. Но грузинское гостеприимство сильнее русского. Говорят, русские – бессребреники. Но индусы еще более бескорыстны. Русских скорее объединяют дурные качества: лень, зависть, апатия, опустошенность.

Насрать. Не думать. Плыть в своей лодке.

Конечно, если в начале 90-х Серый торговал сигаретами, то Серый – король.

А вы что об этом знаете?

Кто платил милиции за побел стен?

Русский раздирается между самоуничижением и волей к насилию. Помню, как у нас дома большой советский сановник вставал на колени перед нашей домработницей. Это его возбуждало до такой степени, что Пал Палыч превращался в пунцовое животное.

Трудно представить себе народ, который был бы более благосклонен к мучениям себя и других. Русский любит испортить другому жизнь, засадить в тюрьму или хотя бы измотать нервы. У русского глубоко в душе спрятано желание убивать. Русский всегда любил публичные казни. Всегда переживал и за палача и за повешенного. Он был пополам. Это и есть русский национальный театр, а МХАТ – это только Чехов.

Нет ничего роднее блатного трафарета: убить, грабануть, пропить и в кабаке поплакать о душе, о любви. Серый уважал блатную музыку.

В советские времена фарцовщики уважали американцев и «бундес». Теперь – прошло. Фактически «наши» никого не уважают. Традиционно не уважают соседей. Дружбу народов советские коммунисты насаживали показушно и насильно и по-своему были правы.

– Бог, зачем ты сделал Серого?

– Для потехи.

Когда Серый просыпался, я засыпал. С заспанным лицом он просыпался, а я засыпал. Когда я просыпался, он уже спал. Никак не получалось поговорить. Он был с детства обрюзгший.

Серый ушел в тайгу на целый день. Он открывал пивные бутылки большим пальцем.

– Серый, это ты разбил окно?

– Ну.

Серый жил с какой-то женщиной. У той был сын от первого брака, но Серый уже давно утопил его в Оби, чтобы малый не мешался.

– Серый, поехали в Москву? – сказала невеста с зубами.

– Запросто, – сказал Серый.

У Серого была сестра – парикмахерша из Омска. Когда они напивались, он к ней приставал, рвал одежду, ища промежность. Ее звали Олей. Она хохотала. Ее промежность – тоже. Серый ходил по двору и прятал деньги в коровьи лепешки, чтобы никто не догадался. А тетя Варя, их мать, залезая на пихту, кричала Серому: