***

— Ну же, милая, ты же знаешь — это не доставляет мне никакого удовольствия, — почти промурлыкал Матей, подтягивая к себе цепочку с трепыхающейся эльфийкой. — Всего несколько ответов — и всё кончится. Ничего сложного.

Эльфийка смерила его презрительным взглядом, эффект которого заметно смазался из-за очередного рывка цепи. Сложно изображать надменную гордость, когда сидишь на привязи, как собака.

Да, её тюремщик действительно не испытывал удовольствия от допроса — уж в чем в чём, а в людских удовольствиях она разбиралась прекрасно.

Вот только говорил он об этом так, будто отсутствие удовольствия объяснялось сочувствием, коего не было и следа. Её мучитель вообще ничего не чувствовал… Впрочем, такое в своей жизни она уже успела повидать.

— Ты когда-нибудь думала о том, как сложно допрашивать вас, эльфов? С людьми всё гораздо проще. Боль развязывает языки даже самым упорным молчунам. Пара сломанных костей, горстка выбитых зубов — и допрос превращается в легкую беседу, только успевай записывать. Но вы… воробья и то было бы разговорить проще — у него не такие хрупкие кости, да и живучести побольше… Не один мой коллега был отправлен в отставку за то, что переусердствовал. А уж за тебя я поплачусь не только карьерой… Ты ценный экземпляр, сломай я такую — можно лишиться и погон, и головы.

Эльфийка недоверчиво покачала головой. С чего бы вдруг ему признаваться, что он не может её пытать?

Матей размял пальцы, будто собрался играть на орга́не.

— К счастью для тебя и меня, я никогда не совершу такой глупой оплошности. Оставим грубые методы дилетантам. Сейчас я познакомлю тебя с тем, что такое настоящий профессиональный подход. Но прежде дам тебе последний шанс. Вопрос будет очень простой: назови своё имя.

Глядя на упрямо вдернутый подбородок, Матей вздохнул. Достал из мешочка на поясе толстую иглу и покрепче перехватил цепочку.

— Всё-таки у людей и эльфов очень много общего. Например, и те и другие не умеют трезво оценивать события, чем создают немало проблем себе и окружающим…

Она не хотела кричать. Стискивала зубы до скрежета, сжимала кулаки. Но когда игла пробороздила очередную кровавую линию на тонкой, полупрозрачной, нежной коже, сдавленный стон просочился через плотно сомкнутые губы.

— А ты знала, что физическая боль ослабляет твои способности? Думаю, наша сегодняшняя беседа станет для тебя бесценным опытом. Вряд ли у тебя когда-то была возможность исследовать себя в таких условиях.

Прочертив последнюю полосу, Матей аккуратно вытер кровь с иглы и убрал её обратно в мешочек.

— Жаль только, что этим исследованиям ты не обрадуешься.

Эльфийка зажмурилась, так как знала, что ей нельзя устанавливать с ним связь. В лучшем случае это заведомо бесполезно, а скорее всего — очень опасно. Но немигающий взгляд прожигал её насквозь, даже с закрытыми глазами. Противиться получалось всё хуже, а как только она разомкнула веки, тьма расширенных зрачков Матея утянула её прямо в бездну.

Единственное, что она успела, — это громко закричать, хотя и заранее зная, что никто не придёт на помощь.

***

— Повторю свой вопрос: как твоё имя?

Эльфийка облизнула растрескавшиеся, в кровь искусанные губы.

— Тария.

Матей улыбнулся. Не знай она наверняка — ей бы показалось, что радостно. Но она знала: в этой душе не осталось вообще ничего живого. А все ухмылки, пожимания плечами, нахмуривание бровей — не более, чем жалкая попытка выдать себя за человека, коим эта оболочка не является уже давно.

— Повтори погромче, я не расслышал.

Прикушенный язык болел едва ли не больше порезов. Она сплюнула кровь, прочистила горло. Хотела посмотреть своему тюремщику прямо в глаза, но в последний миг всё же смалодушничала. Хватит с неё и того, что голос не дрогнул.