Подумав о Ниле, я мгновенно вспомнила свои сновидения и против воли нахмурилась. Это не укрылось от Грега.

– Что не так?

– Мне стали сниться сны. О прошлом. А ещё я восстановила в памяти один эпизод из своего раннего детства, хотя думала, что неспособна помнить себя в таком возрасте…

Грег посмотрел на меня как-то озадаченно и почесал нос.

– Это всё из-за твоего рассказа о детских годах, да? – спросила я. – Ты таким образом помог мне запустить собственный пересмотр?

Грег выглядел смущённым и как будто сбитым с толку:

– В целом да. Но… обычно возвращение памяти о раннем детстве наступает у клиента не раньше восьмого-десятого сеанса. Не многие доходят до этого этапа, а уж идти дальше тем более соглашаются лишь единицы.

– Ты мне не веришь?

– Не в том дело. Просто… пойми меня правильно. Я ещё не встречал такого, чтобы это наступило так быстро. Ты уверена, что подобные сны не снились тебе и раньше? И сами воспоминания, возможно, не так уж новы? А может, ты сконструировала какое-то из них самостоятельно? То есть, попросту создала в своём воображении… Так бывает иногда.

Я покачала головой:

– Некоторые события действительно и не забывались. Но один из эпизодов, пришедших во сне, касался того возраста, о котором я до сих пор не помнила абсолютно ничего. И тем не менее я твёрдо уверена: воспоминание реальное.

– Расскажи мне обо всём, что вспомнила, – попросил Грег. – Настолько подробно, насколько это возможно. Не опускай никаких деталей. Сможешь?

Я кивнула и начала обстоятельный рассказ. Подробно описала и маленькую комнату с толстыми стенами в интернате, и всё, что вспомнила о Якобе Лобзовском и Ниле Доране в колледже. Не упомянула только одно: что во сне Нил разговаривал со мной голосом Грега.

На протяжении всего этого повествования я сохраняла ровное и холодное состояние ума, не вовлекаясь в свою же историю. Меня даже удивило, насколько отстранённой я была во время пересказа воспоминаний, ещё пару дней назад поднявших во мне целую бурю. Кажется, Грег тоже почувствовал мою безучастность, поэтому рассказ его не удовлетворил.

И тогда он приблизился ко мне с повязкой в руке:

– А теперь я хочу не только голых фактов. Поведай о своём личном отношении к тому, что ты мне сейчас рассказала.

Наконец, и повязка, и все датчики были, как обычно, установлены на свои места. Однако в этот раз вместо того, чтобы слушать или просто пассивно получать чужие впечатления, я должна была говорить о своих. Но это оказалось слишком сложным заданием.

– Я не понимаю, что нужно говорить, Грег.

– Просто попробуй ответить на пару вопросов о тех событиях, которые удалось вспомнить. Как они повлияли на тебя? И почему ты вспомнила именно их? Какие ощущения в теле вызывают эти воспоминания?

Грег повторил перечень вопросов во второй раз и добавил:

– Не торопись. Если необходимо, перескажи всё заново, но уже через призму личного восприятия, а не так, будто репортаж из новостной хроники прошлого столетия пересказываешь.

– Постараюсь, – неуверенно начала я. В это время Рик запрыгнул на диван и положил голову мне на колени. Я запустила пальцы в его жёсткую шерсть, постаралась вернуться мыслями к первому сну, и внезапно слова полились из меня потоком.

– Мои воспоминания о раннем детстве пронизаны постоянным, непрекращающимся страхом и чувством… покинутости. Но тогда, будучи ребёнком, я этого не понимала. Просто ощущала, как сводит живот и становится тяжело дышать – не от боли или настоящего физического недомогания, а от иллюзии, будто меня хватает и удерживает кто-то невидимый. Я не знаю, чего или кого именно я боялась. Не помню, чтобы в интернате мне причиняли физическую боль. Но в какой-то момент я, видимо, поняла, что никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя кричать и жаловаться – иначе снова окажусь в той ужасной комнате, – голос задрожал и стал каким-то чужим. – Наверное, тогда я боялась этого места, а ещё – неизвестности: никто не говорил, почему меня туда привели и когда заберут. Никто не интересовался, почему я кричу или плачу. С нами вообще толком не разговаривали в интернате. Нас не спрашивали, что мы чувствуем и думаем по тому или иному поводу. Педагогов интересовало лишь то, насколько хорошо и по́лно нами усвоен учебный материал. Но я никогда не чувствовала себя несчастной или обделённой! Я же видела, что так происходит абсолютно у всех моих сверстников, и все мы равны. То немногое, чем можно выделиться в обществе – это уровень успеха, который удалось достичь в жизни, объём твоих знаний и навыков. Близость твоих апартаментов к центру города. Твоя востребованность в обществе как специалиста. Твой номер в рейтингах самых крутых спецов ОЕГ, в конце концов! Мы рождены для успеха – так нас учили. И я не искала никаких других целей в жизни.