– Вот как? – прищурился Каплунов. – Хорошо, проверим, так ли вы всё знаете.

Вот с тех пор и проверяет.

– С ним сложно, да, – соглашалась Роза Яковлевна. – Но ты всё же попробуй договориться, извинись за свои пропуски…

Извинялась я перед ним ещё в декабре, и в январе, и в феврале. А теперь он так вымотал мне нервы, что не извиняться, а убить его хотелось.

– Но он ведь не единственный, кто преподаёт теорию лингвистики. Можно я сдам кому-то другому?

– Да не сдашь ты никому, – Роза Яковлевна покачала головой, – Каплунов – завкафедрой, с его мнением считаются. Кто ж пойдёт против него? Об отчислении, конечно, речь пока не идёт, учитывая, что по остальным у тебя «отлично», но стипендии ты уже лишилась, так что смотри, решай проблему…

А как её решить-то? И что значит – договаривайся? Когда я и с нормальными-то людьми тяжело и неохотно иду на контакт… с некоторых пор.

– Может, ему нужна оплата натурой? – выдвинула версию Ада.

– Он же старый!

– Ну, знаешь, седина в бороду – бес в ребро.

Нет, если б Каплунов хотя бы намекнул на нечто подобное, я тотчас сообщила бы в деканат, я бы такую бучу подняла, и плевать мне на всеобщее к нему уважением, но старик никогда не позволял себе никаких намёков, даже отдалённных. Никогда не касался меня, даже ненароком, не поглядывал с подтекстом и не говорил ни о чём кроме, как о своём предмете, который уже в печёнках засел.

После деканата я снова встречалась с Каплуновым. Тот же холодный взгляд, те же поджатые узкие губы. Только посмотришь на него, и сразу иллюзий – ноль.

– Какова главная особенность соотношения характера реализации категории связности между макропропозициями в эксплицитных макроструктурах и между соответствующими им сегментами текста?

– Вы считаете, я на третьем курсе должна это знать? – не выдержала я.

– Я ничего не считаю. Это вы самоуверенно заявили, что хоть и не посещали мои лекции, всё выучили, всё знаете. А я просто желаю в этом убедиться.

В десятый раз повторять, что эти «выучила» и «знаю» относились исключительно к конспектам, а не ко всей долбанной теории лингвистики, смысла не имело. Он меня как будто не слышал.

– То есть экзамен вы никогда у меня не примете? – в лоб спросила я, потому что эта комедия надоела уже до тошноты. – Я могу сейчас пойти в деканат и взять академ, ну или забрать документы, так?

– Ваше дело, – пожал узкими острыми плечами Каплунов. – Я никогда не утверждал, что экзамен у вас не приму. Разве я такое говорил? Нет. Приму, если вы правильно ответите на мои вопросы.

И его не колышет, что на третьем курсе такие дебри никто не проходит.

– На ваши вопросы я никогда не отвечу. Я даже с трудом понимаю, о чём вообще речь.

– А вы почитайте Ван Дейка, Кинча, Гальперина…

Спорить с ним и дальше или, как советовала Роза Яковлевна, искать подходы и договариваться, у меня просто не было времени. Меньше, чем через час начиналась моя смена в ресторане. Так что я молча развернулась и ушла.

– Ну что? – в вестибюле меня поджидала Ада Гришина. – Поставил?

– Как же! – мрачно усмехнулась я. – Я даже повторить не могу то, что он у меня на этот раз спрашивал.

Ада расстроенно причмокнула и покачала головой, тряхнув густыми  каштановыми кудряшками. Загляденье!

– А в деканате что сказали?

– Надо договариваться, сказали.

– В смысле? Денег ему, что ли, предложить? – выщипанные брови Ады изумлённо взлетели вверх.

– Я уже не знаю, что ему от меня надо!

– А знаешь, Каплунов ведь думает, что ты просто так прогуливала. Ты скажи ему, что работала и поэтому не могла…

– Ты хочешь, чтобы я ему рассказала, что работаю официанткой в ресторане? Ада, ты в своём уме? Он и так обо мне невысокого мнения.