Я неожиданно чувствую такую усталость, понимаю, что этот дурацкий месяц в дороге я толком и не спала, и не ела, и все время на нервах, все время оглядываясь… И я так измучилась! 

И теперь слова Лены, такие простые, такие добрые, обезоруживают. 

Я просто повинуюсь. 

Иду в душ, долго и с наслаждением моюсь, ощущая, как с меня, наверно, тысяча тонн грязи сошла, хотя я за этот месяц мылась, конечно, и в хостелах останавливалась, и вообще не так уж плохо путешествовать автостопом одинокой девушке… 

Господи, кого я обманываю? Плохо, очень плохо! Страшно! Тяжело! Ужасно! 

Я неожиданно начинаю трястись, упираюсь в стенку руками и плачу. Тихо и беззвучно. Чтоб  Лена не услышала. Потом успокаиваюсь, ожидаю, когда перестанут дрожать руки, торопливо умываюсь, окатываю себя холодной водой и выхожу. 

Лена уже подсуетилась, на столе в гостиной чай и бутерброды. Я ем, пью, наслаждаясь горячим мятным вкусом. 

Лена не выспрашивает. Она вообще потеряла недавний напор почему-то. Только смотрит внимательно, подталкивает мне то вазочку с конфетами, то домашние печенья. 

Я наедаюсь и жду разговора. 

Надо все рассказать. А потом найти в себе силы, собраться и уйти. И не думаю, что она будет меня задерживать, после того, как узнает, что я притащила за собой в их с Даней дом. 

Пока я собираюсь с духом, Лена мягко гладит по плечу, обнимает. Просто так, без слов. И это дружеское объятие так нужно мне, так правильно, что я только выдыхаю с облегчением и прижимаюсь к ней. 

- Ложись, отдохни. Я тебя укрою и пойду работать, - тихо говорит Лена, кивая на широкий диван. – А потом, когда в себя придешь, сама решишь, рассказывать, или нет. Ты прости. Я была бестактна. 

В этом вся Лена. Неизменно приятная, деликатная, спокойная. И такая душевная, такая родная. 

Я не сопротивляюсь, иду к дивану, низкому и широкому. На нем свободно может уместиться четыре таких, как я. Лена укрывает пледом, мягким и пушистым. 

Я хочу сказать спасибо, но не успеваю. Вырубает просто моментально. 

И во сне в этот раз я не вижу никаких отвязных близнецов, с которыми так славно повеселилась прошлым горячим летом, ни долгой и муторной дороги до этого большого города в средней полосе страны. Ни той твари, из-за которой я, собственно, здесь оказалась. 

Нет, во сне я вижу маму. Она обнимает меня, гладит по голове и шепчет что-то о том, что Элли обязательно доберется по дороге из желтого кирпича до цели. 

И потом попадет домой. Я верю маме. Она никогда не обманывала. 

Я очень хочу домой. 

Очень. 

Друзья, история Лены, Данила и их горячей летней практики в книге "Летняя практика" на моей странице)))) Кто еще не читал - приглашаю)))) Там горячо!

3. 3. На чужом диване.

Вообще, странно, что я именно маму во сне увидела, а не бабу Шуру, например. Потому что ее-то я помню куда как лучше. 

А мама… 

Мама – это практически мираж. Что-то далекое, что-то, словно не со мной происходящее. 

Как, наверно, и вся та глупая ситуация, в которой я оказалась. 

Я, пока добиралась до места на перекладных, успела переосмыслить свое положение, обдумать его.

Понять, где я прокололась, как умудрилась так подставиться. Короче говоря, было у меня время. А вот ответа на вопросы не было. По всему выходило, что так попасть могла любая. 

Но попала я. 

Непонятно, почему. 

Никому зла не делала, жила себе и жила, старалась выбраться в нормальную жизнь после детдома.

Очень плохо в тринадцать лет потерять семью. Обычному ребенку. Но не тому, кто потерял эту семью задолго до самой физической смерти родителей. Мамы.

Моя мама была наркоманкой. Я помнила ее нормальной первые семь лет своей жизни. А потом… Уже нет.  Или под кайфом, или в ломке, или в депрессухе.