Елизавета и Сесилия вместе постарались успокоить королеву, и она наконец провалилась в тревожный сон. Вернувшись в постель, Елизавета предалась тревожным мыслям. Если отбросить эмоции, дядя Глостер поступил так, как сделал бы любой человек, назначенный лорд-протектором. Он взял короля под свою защиту. Не он вынудил мать искать убежища, она сама решила прийти сюда. Вероятно, по приезде в Лондон дядя Глостер рассчитывал достигнуть дружеского соглашения с нею, но она не дала ему такого шанса, и теперь он может разозлиться – не говоря уже о том, что наверняка будет смущен, – из-за ее стремительного бегства и столь неприкрытого намека на имеющиеся у нее опасения насчет него.

Действительно ли Глостер представлял для них угрозу? Елизавета не могла принять такую мысль. Отец никогда не сомневался в его верности, и сама она не хотела думать о дяде плохо. Пусть он ненавидел родню матери, но никогда не проявлял враждебности к ней самой, и Елизавета молилась, чтобы он не видел в ней врага и впредь, так как не могла разделять нелюбовь к нему матери.

Задолго до восхода солнца королева уже поднялась и стала жаловаться, что не может спать. Разбуженная ею Елизавета обнаружила, что ей тоже не до сна, и пошла вслед за матерью в Иерусалимскую палату. Там она застала полнейший хаос – усталые слуги продолжали затаскивать в дом вещи королевы. Сундуками, ящиками, ларцами и тюками было заставлено все, а люди приходили и приходили, шатаясь под грузом тяжелых нош на плечах. Внизу разгружали вещи с повозок, крики работников эхом разносились по лестницам. Некоторые даже взялись пробивать дыру в стене, чтобы вносить поклажу; аббат с волнением наблюдал за этим.

Мать, казалось, ничего не замечала. Она с потерянным видом опустилась на тростниковую подстилку.

– Что это за вещи? – спросила Елизавета, дрожа в ночном халате.

– Это понадобится нам на время пребывания здесь, – ответила мать. – Я помню, как мало у нас было всего, когда мы жили здесь в прошлый раз, и решила взять с собой все, что только смогу, так как, боюсь, нам придется долго сидеть здесь.

– Надеюсь, что нет, – горячо возразила Елизавета, видя выражение страдания на лице аббата. Зря мать обременяла его своими мирскими заботами и забивала его дом своим скарбом, когда им угрожала мнимая опасность.

Посреди всей этой суматохи появился архиепископ Йоркский, он запыхался, поднимаясь по лестнице.

– Мадам, – сказал он, – я принес вам Большую печать Англии, чтобы вы хранили ее у себя от имени короля.

Королева уставилась на нее. Печать была важнейшим атрибутом королевской власти.

– Хоть кто-то на моей стороне, – промолвила она. – Но я теперь бесправна, и у меня нет никаких средств применять свою волю. На этот раз король Эдуард не придет спасти меня и моих детей. – Она снова залилась слезами.

– Мадам, ободритесь, – попытался утешить ее архиепископ Ротерхэм. – Ситуация не такая плохая, как вам кажется. Лорд Гастингс заверил меня, что все будет хорошо. Сам он ни о чем не беспокоится и искренне верит, что милорд Глостер имеет самые лучшие намерения.

Услышав это, Елизавета просияла. Она была уверена: мать слишком бурно реагировала. Сама принцесса с трудом могла представить, что лорд Гастингс, ближайший друг и советник отца, предаст его. Он был мудрым человеком, и уж если считал, что намерения дяди Глостера честны и благородны, значит так и есть.

Однако из глаз матери полился новый поток слез.

– Да будь он проклят! – воскликнула она. – Он один из тех, кто славно потрудился, чтобы растоптать меня и моих кровных родственников. А король тоже моей крови!