После того как я, овдовев, скоропалительно выскочила замуж за Кристофера Блаунта, который был практически ровесником моего сына, благоразумие посоветовало мне удалиться от королевского двора в деревенскую глушь, в Стаффордшир. Если ее величество так и не простила мне, что я похитила ее долготерпеливого возлюбленного прямо из-под носа и сочеталась с ним браком, то намек на то, что я вдобавок еще и развлекалась с молодым любовником, навлек бы на меня ее лютую ненависть. Увести чужого мужчину – это грех, предать его после – преступление. Впрочем, я не могла согласиться с тем, что я его предала. Что оставалось делать одинокой вдове? Я была по уши в долгах. Мстительная королева заставила меня выплачивать долги Лестера, по причине чего мне пришлось распродать все движимое имущество. Можно подумать, это могло воскресить его и вернуть ей. Нет, он покоился в земле в Уорике, и его мраморный надгробный памятник окончательно меня разорил. В своем завещании Дадли превозносил меня как свою «верную, любящую, преданную и послушную супругу». Кроме того, он назвал меня своей «дорогой бедной безутешной женой». Совершенно очевидно, что мне пришлось употребить все силы на то, чтобы превозмочь свое горе, – с Кристофером. Так что… как гласит девиз королевского ордена Подвязки, honi soit mal y pense – «пусть стыдится подумавший об этом плохо». Лестер был доволен тем, как я исполняла супружеские обязанности, и на этом все. На его надгробии было выгравировано на латыни, что я, его moestissa uxor – нежнейшая жена, – из любви и нерушимой верности распорядилась воздвигнуть этот памятник лучшему и любимейшему из мужей. Разумеется, я написала это сама.

К изумлению моему, сын улыбнулся.

– В глубине души я считаю, что вполне мог бы быть здесь счастлив, – признался он. – По правде говоря, мне иногда хочется тихой жизни в деревне.

Я рассмеялась, но видела, что его слова искренни.

– Сын мой, ты понятия не имеешь, о чем говоришь!

– Придворная жизнь не для меня! – вырвалось у него. – Я не создан для нее. Постоянно помнить, что и кому сказать; как и кем лучше воспользоваться и скрывать свои подлинные чувства, чтобы не воспользовались мной… Матушка, это совершенно отвратительно!

– Это и впрямь нелегко, – отозвалась я осторожно.

– Я не придворный! Я сделан из другого теста.

– Однако же ты вполне преуспеваешь при дворе, – напомнила я.

– Пока да. Но это не сможет длиться вечно. Каждый день я боюсь оступиться и слететь с того места, ради завоевания которого мне пришлось приложить такие усилия. Бывают прирожденные придворные, как Роберт Дадли – злые языки утверждают, что это был его главный, если не единственный, талант – и Филип Сидни. Они чувствовали себя при дворе как рыба в воде!

Я повернула его голову так, чтобы он мог выглянуть в окно.

– Посмотри вокруг хорошенечко, – посоветовала я.

Особняк стоял посреди дубовой рощи, а за ней во все стороны тянулись поля. В деревушке Дрейтон-Бассетт, расположенной неподалеку, имелись пивная, кузница, церковь и заброшенный монастырь. До Лондона отсюда было четыре дня езды под сонным небом.

– После того как ты четыре или пять раз обойдешь все поместье, проедешься верхом по окрестным полям и помолишься в церкви, чем ты тут займешься?

– А вы, матушка, чем занимаетесь?

– Строю планы, как вернуться ко двору, и ты на моем месте очень скоро занялся бы тем же самым. Уединения и покоя жаждут лишь те, у кого настолько суматошная и насыщенная событиями жизнь, что они мечтают о передышке. Для тех же, у кого в жизни ничего больше нет, покой – это смерть. Я тебя знаю, у тебя неугомонная натура. Ты и месяца тут бы не высидел. – (Я не могла допустить, чтобы мой сын попусту загубил свою жизнь в этом захолустье!) – Так что давай не будем больше вести эти разговоры. Приезжай сюда перевести дух, но не навсегда.