– Изяслав только венгров и поляков приводит, христиан, а войско берет у королей, зятьев своих. Какое же может быть сравнение с твоим Юрием, тот ордами науськивает на Русь язычников-степняков!

– Как станут народ грабить, не увидишь и ты меж ними большой разницы, – отмахнулся Хотен. И вдруг вытаращился на раскрасневшегося гостя. – И вот что я скажу тебе: если твой князь – это русский Александр Македонский, должен он своих врагов всегда побеждать! Ну?

– Чего – «ну»? – растерялся Радко.

– Ну, так отчего ж он, лихой твой князь Изяслав, побеждать перестал?

Радко насупился. Не глядя на Хотена, выговорил трудно:

– А полегче чего ты спросить не можешь? По моему же разумению, простого рубаки, полоса такая пошла. Богиня языческая Хвортуна, о ней ты же сам мне рассказывал, повернулась к нам толстой своей задницей. А мы еще свое возьмем…

– Ну?

– Какое тебе снова «ну»? – засопел Радко.

– Ну, так чего твоему князю на сей раз от меня нужно? Говори, наконец, не томи!

– А… Давно хотел сказать, да ты мне слово не даешь вставить. Требует великий князь наш тебя к себе. Велел, чтобы ты сразу же выехал, однако я решил до утра погодить: кони наши замучились.

На этот раз Хотен вытаращился так, что и сам это ощутил. Тут же прищурился, чувствуя себя скоморох скоморохом. Мужское ли дело – заботиться о том, как выглядишь со стороны? Тем более, услышав такой приказ от князя Изяслава… Тут же головой работать надо, головой!

– Послушай, Радко, – осторожно выговорил Хотен. – Как ты полагаешь, неужели он до сих пор числит меня у себя на службе, твой князь Изяслав Мстиславович?

– Великий князь, не забывай… Я думал об этом в дороге, – быстро ответил децкий. Подняв кудлатую голову, он встретился взглядом с глазами Хотена и не отвел в сторону свои. – В дороге, знаешь ли, о многом думается… Ты не числишься у великого князя Изяслава на службе, Хотенко. Иначе тебе пришлось бы рубиться вместе с нами, боярами Изяславовыми, под Луцком, под Переяславлем, над Супоем… Да все мелкие стычки и не припомнишь… Вот, а этой осенью бросать свою усадьбу и, жену с ребенком посадив на заводного коня, отступать вместе с нами на Волынь…

– И то хлеб, хоть не числюсь, – буркнул Хотен. – Отчего же тогда твой князь… великий князь мне приказывает?

– Так ты слова не даешь вставить, Хотенко! Великий князь Изяслав Мстиславович велел тебе передать… Да встань ты, выслушай, как положено. В кои-то веки я и сам вроде как в посольстве…

Хотен вскочил на ноги, расправил полы полушубка и обеими руками пригладил волосы. Что князь отправил к нему посла, было высокой, не по чину, честью. Тут и Радко поднялся со скамьи, немилосердно затрещав коленями, и выпятил живот.

– «От великого князя Изяслава бывшему мечнику моему Хотену Незамайковичу. Хочу тебя нанять как вольного хитреца. Разыщешь искомое – десятая доля твоя. Достанет тебе, чтобы в Киеве поставить каменную церковь. Однако поспеши». Вот так.

– Ответ дам утром. Ложись, друг мой Радко, отдыхай: тебе-то все едино спозаранку в обратный путь.

Децкий усмехнулся и заявил:

– В ответе твоем не сомневаюсь. А выехать нам надо до света, сам ведь ведаешь, почему.

Хотен и сам понимал, что уже согласен. Куда ему деться, когда большими деньжищами великий князь поманил? Теперь следовало позаботиться об усадьбе и о семье. Он допил свою кружку, снял со стены фонарь со слюдяными стенками, зажег в нем огарок от лучины, горевшей в светце. Хлопнул по железному плечу Радко, снова присосавшегося к кружке, и осторожно притворил за собой дверь.

В холопской каморке еще не ложились. Пахло пивом, хотя баклагу быстрый Анчутка успел уже, небось, убрать под скамью. Хотен покривился, однако решил не придираться. Подвинув плечом Хмыря, уселся на его лавку, пригасил фонарь.