– А нечего рассказывать.

– В смысле?

– Ничего не было, ну, то есть, самого главного не было.

– Ева, почему, неужели он тебе не нравится?

– Отчего же, нравится, даже очень. Просто, ты же знаешь, у меня тайный роман с Алексом, и пока я ни с кем не сплю, то и не чувствую себя падшей женщиной, будто я все еще выбираю, кто мне из них больше подходит.

– И как Герман это воспринял? Ему-то уже двадцать один, и он явно привез тебя в Париж не за ручки держаться.

– Сказал, что готов ждать, думаю, у него на меня далеко идущие планы.

– А у тебя на него?

– Сложно сказать, иногда кажется, что я его безумно люблю, а как подумаю об Алексе, так сердце начинает бешено колотиться. Вот, например, сегодняшний поход в «Мулен Руж», уверена, Алекс бы меня пригласил скорее в музей д’Орсе, – протяжно произнесла Ева, представляя себя вместе с Алексом у картины «Олимпия» Эдуарда Мане.

– Конечно, Ева, ведь Алекс – тот еще святоша, – проронила саркастично Лана.

Миновав яркие афиши и сверкающую теплыми огнями красную мельницу, Ева, Лана и Герман в изысканных вечерних туалетах оказались в холле одного из самых знаменитых кабаре мира. Ева улыбалась через силу, стараясь не показывать вида, что недовольна. Ей не хотелось, чтобы Герман догадался о ее внутренних переживаниях, да еще столько времени провести на одном месте в новых туфлях на высоких каблуках было невыносимо.

– Странно, что за ерунда, почему у нас приходишь в театр и в холле можно присесть, зайти в кафе, пройти в зал, а здесь собрали всех, словно стадо овец, и даже сесть некуда? – наконец устало произнесла Лана то, что Ева не решалась озвучить.

– Ничего девчонки, еще немного и все ваши мучения будут сполна вознаграждены, – уговаривал их Герман, искренне переживая за то, что Ева испытывает неудобства. Но он был прав. Как только открылись двери зрительного зала и их посадили за столик у самой сцены, все сомнения по поводу этого мероприятия рассеялись без следа. Вверх полетели пробки от шампанского, казалось, все пространство вокруг затянуло красным бархатом, искрившимся в свете огней, развешенных по всему зрительному залу. А когда открылся занавес и началось представление, Герман нагнулся к Евиному уху и еле слышно спросил: «Ну как тебе?» Она в ответ описала свои впечатления одним словом: «Феерично!»

Глядя на прекрасных танцовщиц, окутанных в стразы, шёлк, шикарные перья и сверкающую мишуру, умело сочетающих кокетство с достоинством, Ева подумала, как было глупо и по-детски переживать, что это заведение может развратить ее Германа. И хотя «Мулен Руж» в прошлом и шокировал добропорядочных буржуа, сейчас нарядных зрителей, сидящих в зале с бокалами шампанского в руках, завораживали ошеломительные полеты воздушных гимнастов, выступления акробатов и мимов. Атмосфера безудержного веселья не была излишне фривольной, а больше походила на цирковое представление. Когда на сцене появился огромный бассейн с удавами и в него нырнула одна из солисток шоу, то у Евы перехватило дыхание. А главным элементом программы стал зажигательный канкан. Блеск пайеток, пышные юбки, точеные фигурки и стройные ножки танцовщиц, весёлые крики и зажигательные ритмы никого не оставили равнодушным. На протяжении всего представления атмосферу чарующего праздника создавала музыка оркестра из восьмидесяти музыкантов и превосходные голоса певцов, которые парили над залом в буквальном смысле этого слова.

После шоу настроение у ребят было на такой мажорной ноте, что домой идти не хотелось. Сначала они заглянули в маленький уютный ресторанчик, а потом гуляли до рассвета по узеньким старинным улочкам Парижа, по которым еще в средние века блуждали в ночной темноте влюбленные парочки, надеясь увидеть представления бродячих артистов. Так, держа под руку Германа и Лану, шла Ева, и предвкушение завтрашнего приключения в Люксембургском саду играло на ее красивом лице еле заметной улыбкой.