– Это же кольцо Авроры, откуда оно у тебя?

– Вовсе нет, ты ошибся, – судорожно забирая кольцо и пряча его обратно в сумку, заявила Ева.

– Ты врешь, это кольцо Авроры, не может быть такого совпадения! – не унимался Владимир.

В висках у Евы так бешено стучало, а лицо горело, что она не могла здраво мыслить.

– Герман, ты так и будешь молчать, пока Вова оскорбляет меня и обвиняет во лжи? – набросилась она на Германа, недоумевая, почему он не заступается за нее.

– А почему я должен быть уверен, что ты не врешь? Ты же мне солгала про библиотеку, – неожиданно для Евы заявил Герман, пожимая плечами и высказывая то, что вот уже несколько дней вертелось у него на языке.

Ева была шокирована, расстроена и даже напугана, единственное, что казалось ей уместным в этой ситуации, так это встать и уйти. Она быстро схватила свои вещи и, бросив напоследок на Германа оскорбленный, гневный взгляд, направилась к выходу. Увидев Лану, печально сидящую в компании гардеробщика, Ева выпалила:

– Мы уходим, десерта не будет.

Ева сидела в гостиной, залитой солнечным светом, льющимся из гигантских окон. Взгляд ее был отрешенным и пустым, казалось, она лишь бионическая копия самой себя, лишенная чувств и переживаний. Посредине комнаты стояло большое ведро для бумаг, и Ева прицельно метала в него одну за другой прекрасные алые розы из огромного букета, безрадостно лежавшего у ее ног. Лана суетилась вокруг, пытаясь вывести Еву из меланхолии:

– Не понимаю, при чем здесь розы? Ну обидел тебя Герман, с кем не бывает, ну он же извинился! – кряхтела она, собирая с пола цветы, не долетевшие до цели.

– Букет – это не извинение, а жалкая подачка, – процедила Ева сквозь зубы, отправляя в полет следующий цветок, приземлившийся точно в центре ведра.

– В яблочко! – констатировала Лана. – Твои навыки метания становятся все лучше, но с настроением совсем беда, может, сделать чаю? – беспокойно глядя на подругу, предложила Лана.

– Надо говорить не «чаю», а «чай», – не отрываясь от своего занятия, все так же отрешенно сказала Ева.

– Нет, раз уж на то пошло, то правильней будет сказать «Шампанского!», – заливисто хохоча и дергая Еву за руки, пыталась расшевелить ее Лана. – Ну все, Ева, бог с ним, с этим Германом, не могу видеть тебя такой, у тебя этих парней целый строй, а ты сидишь тут и грустишь по этому негодяю.

– Вовсе я не грущу по нему, еще не хватало, – фыркнула Ева, – просто я не ожидала, что он не поддержит меня, а я не люблю ошибаться, ты же знаешь!.. Ах, а еще я не люблю опаздывать, я совсем забыла, у меня же назначена встреча в музее, – резко вставая, сказала Ева и направилась в гардеробную. Когда через минут двадцать она снова предстала перед подругой, та уставилась на Еву в таком недоумении, что даже ее крошечные глазки на секунду стали похожи на крупные блестящие бусины. Ева облачилась в черное кожаное платье, плотно обтягивающее ее стройную фигуру с обольстительными формами, на ногах красовались красные туфли с острым носком. Волосы были уложены не в мягкие локоны, а выпрямлены и отполированы до зеркального блеска, мягкий излом бровей был исправлен на горделивые брови вразлёт, а чувственные губы покрывала матовая помада цвета спелой вишни. Еве и раньше был чужд сентиментально-поэтичный образ, но сегодня, отправляясь на встречу с Алексом, она хотела быть ни больше ни меньше роковой красавицей.

– А ты уверена, что у тебя встреча в музее? – беспокойно осведомилась Лана, прибирая в гостиной остатки оставленного Евой беспорядка.