Робот откатился назад, не сводя взгляда своих «глаз» с Терренса. Датчики у машины располагались на торсе, отчего она походила на приземистую стальную гаргулью.

Жужжание становилось все громче, время от времени перебиваясь резким треском электрических разрядов. На мгновение Терренса охватил ужас при мысли о коротком замыкании: вот сейчас в капсуле начнется пожар, а служебного робота, чтобы гасить его, нет…

Он взял себя в руки и принялся прислушиваться в попытках найти то место за стеной, где располагался мозг робота.

Ему показалось, что он обнаружил источник жужжания. Да? Он находился за переборкой или рядом с холодильником, или над блоком связи. Два наиболее вероятных места – на расстоянии всего нескольких футов друг от друга, но ему нужно было знать наверняка.

Стальные панели перегородки чуть искажали звук, который к тому же мешался с жужжанием самого робота, и все это мешало определить точное место.

Он сделал глубокий вдох.

Ребра сдвинулись на долю дюйма, и сломанные концы их терлись друг о друга.

Он застонал.

Сам стон стих почти мгновенно, но боль продолжала пульсировать у него в голове, во всем теле. Рот его непроизвольно приоткрылся, и он прикусил язык в попытке сдержаться. Робот выкатился из ниши. Он закрыл рот, с трудом сдержав готовый вырваться крик…

Робот остановился, постоял и попятился обратно в зарядную нишу.

Господи! Боль! Господи, где же ты… БОЛЬНО!

Тело мгновенно покрылось потом. Он стекал в скафандр, пропитывал майку, свитер. К боли в ребрах вдруг добавился чудовищный зуд.

Он пытался ерзать в скафандре – чуть-чуть, чтобы этого не было заметно извне. Зуд не стихал. Чем сильнее он пытался унять его, чем меньше пытался думать о нем, тем хуже он становился. Подмышки, руки на сгибе локтей, бедра, облепленные противоперегрузочным костюмом, показавшимся вдруг невозможно тесным – все они буквально сводили его с ума. Ему совершенно необходимо было почесаться!

Он почти решился сделать это, но вовремя спохватился. Он понимал, что ему не прожить достаточно долго, чтобы испытать облегчение. Он с трудом сдерживал истерический смех.

«Боже праведный, а я еще смеялся над бедолагами, страдающими от зуда седьмого года, над теми, кто начинал ерзать, стоя по стойке «смирно» во время инспекции, над теми, кто мог чесаться с блаженным вздохом. Господи, как же я им завидую!» – эти мысли показались дикими даже ему самому.

Кожу продолжало колоть иголками. Он чуть поерзал: стало хуже. Он сделал еще один глубокий вдох. По ребрам снова провели грубым наждаком. На этот раз, к счастью, он потерял сознание от боли.

– Ну, Терренс, и как вам показались кайбенцы?

Эрни Терренс наморщил лоб и провел пальцем по виску. Потом посмотрел на коммандера и пожал плечами.

– Фантастические создания, разве нет?

– Почему это фантастические? – удивился коммандер Фоули.

– Да потому, что почти не отличаются от нас. Ну, конечно, если не обращать внимание на желтый цвет кожи и пальцы-щупальцы. А во всем остальном они вылитые люди.

Коммандер выудил из серебряного портсигара сигарету и предложил другую лейтенанту. Потом прикурил, прикрыв один глаз от дыма.

– А я больше скажу: мне страшно. Их внутренности… словно кто-то вынул их, смешал с запчастями десятка других рас и запихал обратно. Помяните мои слова: следующие двадцать лет мы будем голову ломать над тем, как устроен их метаболизм.

Терренс хмыкнул, механически катая незажженную сигарету в пальцах.

– Если бы только двадцать.

– А вот это да, – согласился коммандер. – Следующую тысячу лет мы будем пытаться понять, как они думают, почему они воюют, во что нам обойдется мир с ними, и вообще, что ими движет.