После стройотряда я поехал со своей матерью на Урал в деревню к бабушке, на целый месяц. Писал оттуда Лиде длинные письма чуть ли не через день. Ответов не было. Переживал, томился, страдал и снова отправлял письма. Уральская родня посмеивалась: «Ишь, писатель! Все тетрадки на любовь извел».

Когда я вернулся, то сразу поехал к Лиде. Она открыла дверь и, внимательно посмотрев, спокойно пригласила: «Что ж, заходи». Я удивился холодному приему, но потом причина выяснилась: за весь месяц Лида не получила ни одной весточки. Оказалось, что я перепутал адрес и слал письма не туда. Она сначала не очень-то в это верила. Но потом поверила или сделала вид, что поверила.

Вечером ее мать вернулась с работы и разрешила мне погостить у них недельку. Утром она уходила на работу, а мы с Лидой сидели дома, разговаривали ни о чем или шли гулять. Иногда Лидия позволяла себя целовать. От этого я стал совершенно хмельной. Однажды, когда в очередной серии объятий я распалился как утюг, она спросила: «Ты хочешь, чтобы я стала твоей?». «Да, само собой», – брякнул я, не совсем ясно осознавая смысл этих слов. Она неторопливо постелила, спокойно сняла с себя одежду и легла. Я быстро сделал то, что требовала природа, но почему-то без особых эмоций. Она тоже не проявила к процессу интереса, резюмировав его завершение фразой: «Я боялась, что ты меня проткнешь!». Одевшись, она воскликнула с воодушевлением: «Теперь я твоя!». «И я твой», – вздохнул я грустно. Я был не просто разочарован. Было хреново. Тот, кто гордится тем, что никогда не врет, пусть вспомнит свой ответ на вопрос «ваш первый сексуальный опыт?». Сразу после близости мне стало как-то погано, причем, даже физически: подташнивало и возникла резь в глазах. Лида пожалела: «Бедненький! Не горюй. Это может потому так, что у тебя в первый раз». У нее до меня был взрослый мужчина. Она встречалась с ним два года, с 17 лет. Это оказалось для меня неприятным сюрпризом.

Вторым сюрпризом явилось то, что старший брат Лидии находился не на комсомольских стройках Сибири, как было сначала сообщено, а в тюрьме. Впрочем, тюрьма находилась в Сибири. Так что если брат за решеткой не просто сидел, а что-нибудь строил, то нельзя сказать, что меня сильно дезинформировали. Он получил срок за изнасилование. Как поведали Лида и ее мать, парня посадили ну совсем ни за что. Он был спортсмен и шофер. Однажды проезжал на грузовике через соседний двор. Там шмоналась девушка, которой он давно нравился. Она тормознула его и попросила покатать. Как джентльмен, не мог отказать. Она захотела, чтобы прокатил к лесу. Там начала кокетничать, показывать ножки и лезть целоваться. Ясное дело, что при таком раскладе любой сдуреет (кстати, вообще говоря, кокетка сводит с ума того, у кого его нет). А мальчик был совсем еще ребенок, всего 25 годков. Вот и поддался. А она, подлая, потом пошла в милицию и заявила, что он ее изнасиловал. Вот и влепили мальчику ни за что ни про что 10 лет.

Я принял эту историю такой, как мне поведали; ведь это могло быть правдой, почему бы нет? Не зря говорят, что голая правда – это ложь после стриптиза.

В ходе следствия и суда Лидин брат сильно ссорился с отцом, вплоть до драки. Отец не выдержал всего этого и, спустя несколько месяцев, умер. Пламя ссоры обжигает и правых, и неправых.

По-моему, отец Лидии был хороший человек. Он был работяга, как большинство жителей той улицы, но не алкаш, как то же самое большинство, а ДОСААФовец. Совершил много прыжков с самолета. Но однажды парашют не раскрылся. И он стал инвалидом. Но не потерял бодрости духа. По словам Лиды, у него была такая поговорка: «Нам, авиалайнерам, кораблекрушения не страшны!». Мать Лиды поставила его на ноги, но в полную силу на заводе он работать уже не мог. Многие вещи в доме были сделаны его руками: стол, стулья, табуретки, антресоли, шкаф; даже радио и маленький телевизор были им собраны из отдельных деталей.