- Что?

- Все осознал! Сполна… я готов искупить вину кровью… то есть, делом… и все такое… даже на Сахалине.

Подкозельск вдруг представился слишком уж близким, ибо в Москве у славного рода Кошкиных тоже имелся особняк, куда бабушка вполне себе могла переехать на годик-другой. А уж какие-то четыре сотни километров тем паче не станут ей преградой.

- Боюсь, Сахалин уже занят. Не ты один такой… одаренный, - хмыкнул дядя и, положив руку на плечо, произнес. – Я рад… в таком случае идем, побеседуем… предметно, так сказать.

Княгиня, громко фыркнув, удалилась.

Иван потер шею, показалось вдруг, что её захлестнула невидимая петля.

- Она не успокоится, - обреченно произнес он. – Пойдет к императрице…

- Пойдет, - согласился дядя куда более мягким тоном. – И уйдет, потому как новый указ подписан…

И в Совете не нашлось никого, кто рискнул бы возразить.

- И что?

- И то, что отныне выпускники, отрабатывающие обучение, юридически пребывают в статусе призванных на службу Императора. А о чем гласит двадцать седьмой декрет?

- О чем?

- Бестолочь… о том, что лицо, призванное на службу Императору, во время оной службы не может вступать в брак. Декрет старый, еще прапрадедом Его императорского Величества принят, того весьма беспокоило, что дела семейные отвлекают от службы. Но действующим.

- Два года, значит… - Иван приободрился.

Немного.

- Всего два года, - согласился князь. – Или целых два года… тут уж как посмотреть.

4. Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

«Да, моя мама была абсолютно уверена, что я маюсь дурью. Но также она совершенно точно знала, что никто лучше меня этого не делает!»

Из благодарственной речи одного лауреата премии имени Зигмунда Фрейда в области нейропсихологии

- Ты о чем вообще думал?! – маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.

Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.

Оно, конечно, зря.

Бесполезно.

Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.

Вытянется.

А оно никак.

И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.

- К-когда? – уточнил он робко.

- Что «когда»?

- Когда я думал?

- Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? – маменькин палец уперся в лоб. – И чуется, что никогда!

- Я…

Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.

Напился?

Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.

Тогда…

Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…

По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.