Часы шли, и вот нежданно-негаданно был явлен следующий знак. Первым увидел его Галахад. Он перекрестился, завороженно уставился в окно, словно не веря глазам своим, а затем указал наверх, туда, где гигантский султан дыма застилал звезды.

– Вы видите? – спросил он, и все мы высунулись в окно и поглядели ввысь.

И я увидел: то зажглись огни ночных небес.

Такие огни всем нам доводилось видеть прежде, хотя и нечасто, но появление их в эту ночь нельзя было расценить иначе, как знамение. Сперва во тьме замерцала синяя дымка; постепенно дымка густела, разгоралась, и вот уже алая завеса огня слилась с синей и затрепетала среди звезд, точно колеблемое ветром полотнище. Мерлин, помнится, рассказывал мне, что небесные огни нередки на дальнем севере, но эти повисли на юге, а в следующий миг нежданно-негаданно все пространство над нашими головами ярко расцветилось синими, серебряными и малиновыми каскадами. Мы все спустились во двор, чтобы лучше видеть, и оттуда благоговейно взирали на сияющие небеса. Костры Май-Дана оттуда уже не просматривались, но зарево их затопило южные небеса, а над головами у нас роскошной аркой переливались огни потусторонние.

– Ну теперь-то ты веришь, епископ? – спросил Кулух.

Эмрис словно утратил дар речи. Но вот он вздрогнул и дотронулся до деревянного креста на шее.

– Существования иных сил мы никогда не отрицали, – тихо отозвался он. – Просто мы верим, что наш Господь – единственный истинный Бог.

– А прочие боги – кто они? – спросил Кунеглас.

Эмрис нахмурился, явно не желая отвечать, но честность заставила.

– Они – силы тьмы, о король.

– Скорее уж силы света, – благоговейно проговорил Артур, ибо увиденное потрясло даже его. Артур, который предпочел бы, чтобы боги вовсе оставили нас в покое, видел свидетельства их могущества в небесах – и дивился небывалому чуду. – А что будет дальше?

Вопрос свой он обращал ко мне, но ответил епископ Эмрис:

– Смерть, господин.

– Смерть? – переспросил Артур, решив, что ослышался.

Эмрис загодя отошел в тень галереи, словно опасаясь мощи магии, что мерцала и растекалась потоками слепящего света на фоне звезд.

– Все религии используют смерть, господин, – педантично пояснил он, – и даже наша верит в искупительную жертву. Но в христианстве это сам Сын Божий позволил себя убить, дабы никому больше не пришлось ложиться под жертвенный нож на алтаре; я не знаю ни одной религии, в таинствах которой не задействовалась бы смерть. Озирис погиб. – Епископ вдруг осознал, что рассказывает о поклонении Изиде, этом проклятии Артуровой жизни, и торопливо продолжил: – И Митра тоже умер, а в мистериях Митры умерщвляют быков. Все наши боги умирают, господин, – подвел итог Эмрис, – и все религии, кроме христианства, воспроизводят эти смерти как часть культа.

– Мы, христиане, ушли за пределы смерти – к жизни, – произнес Галахад.

– Хвала Господу, это так, – согласился Эмрис, осеняя себя крестом. – Но мы – не Мерлин.

Огни в небесах разгорались все ярче; сквозь гигантские многоцветные завесы, точно нити в гобелене, змеились, переплетаясь и обрываясь, вспышки белого света.

– Нет магии могущественнее, чем смерть, – неодобрительно отметил епископ. – Милосердный Бог такого не допустит, а наш Господь покончил с нею через смерть собственного Сына.

– Мерлин к смерти не прибегает, – сердито буркнул Кулух.

– Прибегает, – тихо промолвил я. – Перед тем как нам отправиться за Котлом, он принес человеческую жертву. Он сам мне рассказывал.

– Кого? – встрепенулся Артур.

– Не знаю, господин.

– Небось байки травил, – отозвался Кулух, глядя вверх. – Приврать-то старикан любит.