Итак, почти человеческая подпрограмма оглядывала поле боя, чувствуя некоторую грусть при мысли о том, что диораму, вероятно, придется разобрать. Еще горше были мысли о том, что от живых существ тоже придется избавиться и на борту не останется ни обитателей морских глубин, воздушных высот и атмосферы газового гиганта, ни женщины.

Мысли его обратились к женщине. Даджейль Гэлиан в некотором смысле была первопричиной всего этого, семенем, пустившим ростки всего остального, той единственной, кого корабль жаждал отыскать и душе которой – живой или спящей – он твердо вознамерился предоставить убежище, как только отринул стандарты Культуры. Теперь убежище осквернено, ее придется выгрузить вместе с остальными бродяжками, приблудными скитальцами и россыпями спящих душ. То, что он должен был исполнить, вынуждало его нарушить обещание, некогда данное ей, – а ведь ее жизнь и без того была полна нарушенных обещаний. Разумеется, он загладит свою вину, но для этого придется взять на себя новые обязательства – и, похоже, сдержать прошлые обещания. Что ж, довольно и этого.

В неподвижной диораме что-то мелькнуло; Аморфия взглянул в ту сторону и увидел черную птицу Грависойку, летящую над полем. Еще одно движение. Переступая через поверженных бойцов и обходя застывших на скаку всадников и бегущих солдат, Аморфия прошел между парой весьма убедительных столбов взметнувшегося в воздух грунта (тут разорвалось два пушечных ядра) и пересек небольшой, багряный от крови ручей, после чего оказался в другой части диорамы, где три дрона реактивационной команды парили над пробужденным человеком.

Как правило, люди предпочитали, чтобы их пробуждали дома, в знакомой обстановке и в присутствии друзей, но в последние десятилетия, по мере того как диорамы становились все более впечатляющими, зазвучали необычные просьбы о пробуждении прямо здесь, в гуще событий.

Аморфия опустился на корточки рядом с женщиной, изображавшей поверженного солдата; мундир, обагренный кровью, продырявили пули. Она лежала на спине, моргая на солнечном свету, а над ней вились автономники. Сползший шлем скафандра лежал в траве, будто резиновая маска, обнажив бледное, чуть одутловатое лицо. Бритая голова странным образом придавала старухе сходство с голеньким младенцем.

– Добрый день. – Аморфия взял женщину за руку и осторожно стянул с ее пальцев гелевый слой скафандра, вывернув его наизнанку, как перчатку.

– Кто… – прошептала женщина, сглотнув слюну; глаза у нее слезились.

Сиклейр-Наджаса Креписе Инце Стахаль да’Мапин поступила на Хранение тридцать один год назад в возрасте трехсот восьмидесяти шести лет. Критерий реактивации: весть о появлении очередного Избранного Мессии на планете Ишейс. Она изучала основную религию этого мира и пожелала присутствовать при Возвеличении будущего Спасителя, который должен быть появиться в ближайшие двести лет.

Ее губы искривились от кашля.

– Сколько… – начала она и снова закашлялась.

– Всего тридцать один стандартный год, – сообщил Аморфия.

Женщина недоверчиво прищурилась, потом улыбнулась:

– Недолго.

Несмотря на преклонный возраст, она быстро пришла в себя и уже через несколько минут поднялась и взяла Аморфию за руку. В сопровождении трех дронов оба направились через поле боя к ближайшему краю диорамы и остановились на пригорке, изображавшем Четвертую высоту, – именно оттуда Аморфия недавно обозревал экспозицию. Аватар ощущал далекое, чуть саднящее чувство утраты, вызванное отсутствием женщины в картине. Раньше ее место сразу занял бы другой Принятый на Хранение, но теперь заменить ее было некем – разве что разобрать другую диораму.