Роза и Юля, наши самые хорошенькие официантки, смотрят на меня с нескрываемой завистью. Где справедливость? Ещё вчера они ныли, что самодур Исхаков вышвырнет их на улицу, если встанет не с той ноги, а сейчас готовы добровольно сдаться ему в рабство. 

— Конечно, Карим Талгатович, — кротко говорю я и, не сдержавшись, язвлю: — Вы же здесь босс.

«Ты договоришься, Вася», — красноречиво транслирует его моментально тяжелеющий взгляд, после чего Карим вновь отворачивается к остальным:

— Персонал кухни может начинать готовиться к смене. С остальными я переговорю чуть позже. 

Под раздавшийся грохот отодвигаемых стульев он выпрямляется и кивает мне, мол, вставай и пошли.

Я поджимаю губы. Когда распоряжения отдавал Воронин, я не имела ничего против, но сейчас хочется по-детски сгримасничать или хотя бы спрятать за спиной средний палец. Чего я, кстати, обещала себе не делать, раз уж приняла решение остаться в «Родене». Просто всё внутри меня восстаёт против того, чтобы слушаться приказов человека, который так сильно меня ранил. 

— С чего хотите начать? — сухо уточняю я, подходя к Кариму. — Предлагаю с запасного входа, чтобы вы имели представление, как начинается рабочий день. 

Несколько секунд Карим смотрит мимо и после того, как шум голосов стихает, возвращается к моим глазам. Его голос звучит резко, обвинительно. 

— Я давал тебе время, чтобы утрясти свои личные разногласия, Вася. Если ты не уволилась, расцениваю это как согласие на работу. Имей в виду: если я ещё раз услышу, как ты пытаешься подначивать меня перед сотрудниками — тебя здесь не будет.

Меня с головы до пят заливает краской. Даже стопы горят от унижения. Знаю, что язвить было непрофессионально, но… Всё равно... Я хорошо делаю свою работу. И дисциплина у сотрудников при мне значительно выросла… Зачем он так? 

Ответ напрашивается сам собой: потому что мы давно стали чужими. 

— Эти рестораны — дорогое приобретение, — продолжает он. — И твоим детским выходкам здесь не место. Ещё раз спрошу: ты готова работать без истерик?

В висках молотит: бух-бух-бух. Можно отказаться. Вот прямо сейчас, как я люблю, со спецэффектами. Помахать у него перед носом средним пальцем и послать прямиком в его любимый Мингер (село в Татарстане. — Прим. автора). Очень хочется. Уже через час я об этом, конечно же, пожалею, но одна сладкая минута принесёт мне массу удовлетворения. 

Я набираю в лёгкие побольше воздуха. Если я это сделаю, то ничем не буду отличаться от взбалмошной Василины двухгодичной давности. А мама с папой так гордятся тем, что сразу после окончания университета я получила должность управляющей. Обидно будет так по-идиотски всё просрать. 

— Да, — со скрипом выдавливаю я. — Больше такого не повторится.

— Хорошо, — чуть мягче произносит Карим, и на его лице появляется знакомое выражение, которое мне не слишком хочется интерпретировать. Так он смотрел на меня, когда после очередного скандала я приходила к нему мириться. — Теперь показывай, где запасной вход. 

5. 5

— Холодный и горячий цеха у нас объединены, — монотонно рассказываю я, остановившись посреди кухни. — Там, — взмахом руки указываю налево, — кондитерский. А вот тот закуток — комната приёма пищи. 

— Закуток? — насмешливо переспрашивает Карим, приподнимая брови. 

— Комната, — натянуто поправляюсь я. — Помещение для персонала. Справа моечная и кладовая. 

Не спеша оглядев стены и периметр кухни, он останавливается на деревянном ящике, стоящем рядом со столом выдачи. 

— А он что здесь делает?

Хороший вопрос. Вообще, на данный момент у этого ящика два назначения: хранить в себе бакинские томаты и прятать под собой расколовшуюся плитку, на которую позавчера грохнулась тяжеленная кастрюля с водой.