В 2010 г. среди самых бедных семей одиноких пенсионеров с доходами до 5 тыс. руб. в месяц на душу 28% заявили, что им не хватает денег даже на продукты, 54% – на покупку промтоваров, оплату жилья, никто из них не «имеет средства, чтобы купить то, что считает нужным». Показателя душевых доходов здесь недостаточно, ибо покупательная способность определяется общесемейными доходами. А они у пенсионеров в 1,5–2 раза ниже, чем у остального населения, из-за малочисленности семьи, тогда как риски в связи с возрастом выше (болезнь, похороны, нужда в уходе и пр.) выше.

В сложившемся формате социального самочувствия пожилых граждан, считает Л.С. Ржаницина, представляется неконструктивной официальная ориентация властей на прожиточный минимум (ПМ) в процессе развития пенсионной системы. Лежащая в основе такой идеологии потребительская корзина нетрудоспособного человека на фоне объективно измеренной ситуации не отражает его минимальных потребностей. В ней занижены расходы на самые востребованные лекарства, предметы первой необходимости, транспорт, телефон. По расчетам, ПМ при самом элементарном уточнении должен быть повышен на 15%, и число бедных пенсионеров должно увеличиться на 1 млн. человек [Ржаницина Л.С., 2012, с. 82].

Необходимо предпринять действия по определению величины минимальной пенсии на перспективу. Такой величиной может быть забытый ныне, но существующий в российском законодательстве минимальный потребительский бюджет (МПБ). Этот норматив предполагает более качественное питание, разнообразие промышленных товаров, рост доли услуг по более широкому кругу, включая социальные и культурные, наконец, такой признак достатка, как появление заметных сбережений. Он был обозначен в 1992 г. в Указе Б. Ельцина о минимальных потребительских бюджетах в РФ. По расчетам Л.С. Ржанициной, МПБ пенсионера к 2020 г. должен составлять 2,8 нынешнего ПМ, это и есть будущая минимальная пенсия, при которой средняя пенсия по старости (исходя из действующего соотношения) должна составить 4,5 ПМ [Ржаницина Л.С., 2012, с. 82].

Многие исследователи отмечают, что в России существует (причем в большей степени, чем за рубежом) возрастная дискриминация по отношению к пожилым группам населения. Уже привычными становятся нелегитимные отказы в приеме на работу и увольнения пожилых работников, их исключение из других форм социальной жизни. На рынке труда пожилые люди могут рассчитывать в лучшем случае на низкооплачиваемую, малоквалифицированную и не престижную работу, либо на трудоустройство «без трудовой книжки».

В подавляющем большинстве пожилые россияне лишены возможности приобретать качественные товары и услуги, что является противоестественным для промышленно развитых держав, где именно пенсионеры – вполне платежеспособная группа населения.

«Третье поколение» в нашей стране недополучает образовательные, медицинские и культурные услуги. Дискриминация этой группы граждан проявляется и в проводимой государством политике: отношение к пожилым людям строится не на гуманистических принципах, а определяется исключительно утилитаристскими соображениями, базирующимися на приоритетах, по сути дела, «биологического» (возрастного) характера. «Лифты социальной мобильности» для пожилых людей работают, как правило, лишь в направлении снижения их социального статуса и ухудшения качества жизни.

Такой контрпродуктивный и социально несправедливый подход, считает В.Д. Роик, приводит к «зауживанию» социальной политики, в рамках которой социальные, экономические и культурные проблемы пожилых сводятся к оценке и регулированию расходов на социальное обеспечение пенсионеров [Роик В.Д., 2012]. Во внимание не принимаются потенциальные возможности этой категории граждан, включая их положительное влияние на молодые и средние возрастные группы.