– Спасибо, Маша, – небрежно поблагодарил тот, а она порозовела от радости.

«Вот слепой, – мысленно возмутился Шуршик. – Что он перед этой Розой клоуном себя ведет? Лучше бы ему Маша нравилась. Она милая».

Маша пододвинула ему тарелку с пирогами и стала расспрашивать о Туксе. Шуршик с удовольствием отвечал, стараясь приукрасить друга.

– Вам у нас нравится? – полюбопытствовала она.

– Очень, – признался он. – Здесь как в саду!

– Так мы и есть цветы, – рассмеялась Маша. – Я – ромашка, а Роза – розовый куст.

– Понятно, – стушевался Шуршик, – а я мальчик, обычный.

Маша улыбнулась:

– Не похож ты на обычного. Ты гораздо больше, чем кажешься.

Никогда Шуршику не было так здорово: как она про него сказала – «ты больше, чем кажешься». Как это может быть?

Они просидели в гостях долго. Маша хлопотала, а Роза слушала со скучающим видом.

«Можно подумать, – сердился Шуршик, – она королева, а мы ее подданные. Воображала! И глаза у нее холодные и колючие».

Вскоре Шуршик и Тукс засобирались домой, Маша вышла провожать их. Она долго глядела вслед удаляющемуся самолету, а Шуршик махал ей. Дома Тукс небрежно поинтересовался:

– Ну как тебе?

Шуршик честно признался:

– Ромашка очень хорошая.

Тукс прищурился:

– А Роза что? Договаривай.

Шуршик поджал губы точь-в-точь как бабушка и ответил:

– А Роза – нет. Она недобрая.

Тукс возразил:

– Она красивая.

– Этого мало, – не согласился Шуршик.

– Чтоб ты понимал! – обиделся Тукс.

Он отвернулся, словно что-то высматривал в углу мансарды.

– Странно, что ты не понимаешь! – выпалил Шуршик. – И Маше ты нравишься, а Розе – нет. Она нас даже за стол не позвала.

Тукс перевел разговор:

– Давай спать ложиться, светает.

И превратился в кактус.

Утром Шуршик встал рано. Спустился в кухню и залез в холодильник. Достал творог и сметану, наложил себе в пиалу и посыпал сахаром. Вошла бабушка.

– Ты что это ни свет, ни заря проснулся? – удивилась она.

Шуршик пожал плечами, мол, сам не знаю. Затем все же решился сказать:

– Бабушка, я, наверное, знаю, куда алабай пропал.

Бабушка села рядом и уставилась:

– Выкладывай!

Шуршик смутился, но ответил:

– Я тут подумал. За дачи он убежать не мог, ведь вокруг забор. Так?

– Так, – согласилась бабушка.

Шуршик осмелел:

– Значит, он где-то здесь. Если бы по участкам бегал, его бы заметили. Так?

– Так, – подтвердила бабушка.

Шуршик многозначительно поднял указательный палец:

– Стало быть, он в таком месте, где никто не ходит. А это у нас где?

– В овраге, – догадалась бабушка. – Там никто участки брать не захотел.

– Овраг длинный и глубокий, – кивнул Шуршик. – Если пес туда свалился, то вылезти не может.

Бабушка неотрывно смотрела на него, так что Шуршик стушевался.

– Даже не ожидала, – произнесла она, – что ты у меня такой отзывчивый. Другой бы и в ус не дул, а ты переживаешь за собаку, которая на тебя едва не напала.

– Так ведь жалко же, – оправдался Шуршик.

Бабушка поднялась:

– Ладно, что с тобой делать. Сходим, поищем, только чай сперва выпью.

Они позавтракали и отправились на поиски. Шуршик взял с собой кусок вареной колбасы и бутылку с водой.

«Вдруг, есть хочет?», – пояснил он.

Бабушка только вздохнула, но ничего не ответила.

Овраг располагался на востоке дачного поселка, вдоль забора. Длиной в пять участков, широкий и глубокий. Еще на подходе Шуршик с бабушкой услышали скулеж.

– Я же говорил, – загордился собой Шуршик.

– Прямо не ребенок, а детектив какой-то, – поразилась бабушка.

Подобрались ближе. На дне лога лежал алабай, он походил на обиженного ребенка. Накрыл голову лапами и плакал.