Фике редко признавалась в своих шалостях, чаще ей удавалось все скрыть, потому что от матери могли последовать такие тумаки, что в следующий раз подумаешь, делать ли признания. Но лгать дорогой Бабетт девочка не могла, понимая, что если обидится эта женщина, то можно остаться совсем одинокой.

– И часто вы вот так… бегаете?

Фике опустила голову:

– Да.

– Зачем?!

– Мне хочется порезвиться.

Мадемуазель Кардель чуть задумалась, потом вздохнула:

– Мы станем ходить с вами на прогулки подальше, будете скакать там.

Девочка бросилась гувернантке на шею. В этом мире существовал один-единственный человек, который относился к ней с пониманием и не ругал за живость.

– А мы будем сегодня читать? Я больше не сделала ничего дурного и не буду бегать без вашего позволения, мадемуазель!

У Бабетты Кардель был иной, чем у матери маленькой принцессы, способ воздействия на девочку, весьма странный для остальных, но дававший удивительные результаты: в наказание за провинности она лишала ребенка возможности читать вместе с собой!

Мать маленькой Фике, принцесса Иоганна-Елизавета Голштинг-Готторпская, дома, в тихом провинциальном Цербсте, бывала крайне редко. Так же как и в Штеттине, где проходил службу ее супруг. Что там делать? Рядом со спокойным, вечно занятым мужем любившей светские удовольствия и веселье красавице было неимоверно скучно. Христиан-Август Ангальт-Цербстский, напротив, предпочитал размеренность и уединение и не мешал разъездам своей супруги со старшей дочерью Софией-Доротеей, попросту Фрикен.

Фике большую часть года проводила вне дома, гостя с матерью у родственников.

Софии действительно повезло с гувернанткой: мадемуазель Кардель отличалась душевностью, страстно любила книги (конечно, французскую литературу) и не пренебрегала людьми, бывшими ниже ее по статусу. Это научило маленькую Фике многому, ей позволялось (особенно когда матери не было в Штеттине) играть в городском саду с детьми горожан. Но довольно скоро принцесса Иоганна стала брать дочь в длительные поездки, и игры прекратились сами собой. Теперь София-Фредерика должна постоянно быть при матери, чтобы как можно больше имеющих власть и средства знали, что у правителя Цербста есть дочь, которую можно будет сосватать.

Для этого принцессе Фике надлежало соответствовать определенным требованиям, выдвигаемым строгой, как казалось Иоганне-Елизавете, матерью. На деле же мать была не столько строгой, сколько просто придирчивой, не столько взыскательной, сколько самодурствующей.

– Фрикен, ты несносна! Упряма как ослица!

Девочка пыталась добиться ответа на вопрос, в чем именно она не права. Но получала… пощечины и визг:

– Это не твое дело! Марианна будет королевой, невзирая на все глупости, которые твердит монах! А ты не будешь никем!

Обидно, очень обидно… Фрикен подружилась с Марианной Брауншвейгской, но мать эту дружбу умудрилась разрушить. Иоганна-Елизавета так расхваливала перед дочерью ее подругу, пророча Марианне блестящее замужество, что Фике не выдержала и возразила, чего делать категорически не рекомендовалось:

– Но монах из дома Менгден, который пророчествует о будущем по чертам лица, сказал, что не видит над головой Марианны ни одной короны…

Получила пощечину и все же добавила:

– А над моей целых три! Он так сказал.

Ответная истерика принцессы Иоганны перешла разумные пределы, и та с визгом отхлестала дочь по щекам.

Этот случай еще сыграет свою роль, но позже Фике удастся побороть даже мать.

Мадемуазель Кардель успокаивала свою подопечную:

– Стоило ли возражать? Лучше бы промолчали…