Франсиска де Касерес оказалась среди тех, кому предстояло остаться. Как и предчувствовала Екатерина, девушка стала возражать.

– Ваше высочество знает, как я хотела уехать домой! – Болезненное, оливкового цвета лицо Франсиски выражало протест.

– Франсиска, я должна учитывать желания ваших родителей, к тому же мне все равно необходима помощь молодых девушек из хороших семей, таких как вы, – объяснила Екатерина.

– Ваше высочество, а вы зачем здесь остаетесь?! – выпалила Франсиска. – Тут нас не ждет ничего, кроме нужды и унижения!

– Идите в свою комнату, – холодно сказала Екатерина. – Вам не пристало диктовать условия королю. Когда будете готовы выказать надлежащее смирение, можете вернуться.

Франсиска со слезами на глазах рухнула на колени и просила прощения. Конечно, она искренне хотела вернуться домой. И кто мог ее винить за это? Но если уж сама Екатерина терпела нужду и лишения и то же самое, не жалуясь, делали другие, значит и Франсиска должна справляться.

Со своей сильно урезанной свитой Екатерина, повинуясь приказанию короля, прибыла ко двору, где ей отвели помещение в отдалении от королевских покоев. Тут было всего четыре помещения, включая ее личную комнату и спальню, в них-то и должны были как-то втиснуться сама принцесса и оставшиеся при ней слуги. Окна с ромбовидными стеклами выходили в узкий двор, гобелены на стенах висели такие старые и выцветшие, что едва удавалось разобрать рисунок. Трава на полу была вся истоптана и давно требовала замены, а такой мебелью, как стояла в этих покоях, перестали пользоваться еще в прошлом столетии. Обиженная, Екатерина попросила о встрече с королем. Потребовались уговоры и мольбы, но наконец ее допустили предстать перед его величеством.

Когда принцесса вошла в его кабинет, Генрих поднял взгляд. Лицо его постарело и было изрезано глубокими морщинами. Рыжие волосы поседели и висели жидкими клочьями над меховым воротником. Трудно было поверить, что когда-то он относился к ней с добротой.

– Ваше высочество хотели видеть меня, – сказал Генрих, голос его звучал оживленно, деловито.

Екатерина взглянула на него с мольбой:

– Ваша милость, у меня нет денег. Я нищая. Мой двор упразднен, но я не могу заплатить слугам, которые остались со мной. У меня нет средств на покупку одежды, мне нужно…

– Остановитесь! – приказал король. – Мне достоверно известно, что у вас имеются необходимые средства на жизнь.

– Сир, у меня их нет. И осмелюсь напомнить вашей милости, что по условиям моей помолвки…

– Я знаю условия вашей помолвки. Я вас обеспечил. Вы живете при моем дворе, я плачу за ваше питание. Договор соблюдается.

– Сир, этого недостаточно. Умоляю вас помочь мне! Я почти что голая, все мои платья изношены. Слуги дошли до того, что вынуждены просить милостыню. А комнаты, в которых меня поселили здесь, не подходят даже для судомоек! Это все меня очень расстроило. Я несколько месяцев была на пороге смерти!

Принцесса плакала, не сдерживая слез, больше не боясь разозлить короля.

– Я не виноват в ваших затруднениях! – рявкнул Генрих и закашлялся. Прижимая платок ко рту, обождал, пока не прошел приступ. Когда он снова заговорил, голос был хриплый: – Будьте довольны тем, что я для вас сделал. У меня нет никаких обязательств. Меня обманули с вашим приданым.

– Как это?

– Доктор де Пуэбла передал мне, что король, ваш отец, обещал выплатить его деньгами. До сих пор я не видел ни пенни. А теперь идите. И будьте благодарны, что я даю вам кров и хлеб!

Глаза под тяжелыми веками были холодны, рот с плотно сжатыми губами превратился в жесткую линию.