– Вот ты где, – осуждающе сказала я.

Кот спокойно посмотрел на меня огромными серовато-зелеными глазами и принялся вылизывать лапу. Поддавшись чувству, я схватила его и прижала к себе, чувствуя под руками мягкий густой мех серебристого брюшка и рокочущее мурлыканье.

Я знала, что с котом все будет хорошо. Лес он считал своими личными охотничьими угодьями, Эми Хиггинс его любила и пообещала, что для Адсо всегда найдется молоко и теплый уголок у печки в плохую погоду. Я знала.

– Ладно, ступай, – сказала я, опуская кота на землю.

Он постоял, неторопливо подергивая хвостом и подняв голову, наверное, искал пищу или более интересные запахи, а потом нырнул в траву и исчез.

Заломив руки, я очень медленно согнулась и затряслась в беззвучном исступленном рыдании.

Я плакала, пока не заболело горло. Задыхаясь, я села на траву, сжалась в комок, как высохший лист. Слезы никак не прекращались, они все капали на мои колени, словно первые крупные капли надвигающейся грозы. О господи. И это еще только начало.

Я сильно потерла глаза, размазывая слезы, как будто пыталась соскрести печаль, и вдруг почувствовала, что к лицу прикоснулась мягкая ткань. Всхлипывая, я подняла взгляд и увидела Джейми, который с носовым платком в руке опустился рядом со мной на колени.

– Мне жаль, – тихо промолвил он.

– Это не… не волнуйся, я… Он же просто кот, – сказала я, и новый приступ маленького горя обручем сжал грудь.

– Да, я понимаю. – Джейми придвинулся ближе, обнял меня за плечи и прижал мою голову к груди, ласково промокая слезы своим платком. – Но ты не можешь плакать по детям. Или из-за дома и твоего маленького сада. Или из-за несчастной мертвой девушки и ее ребенка. А если ты плачешь по своему коту, то знаешь, что всегда можешь остановиться.

– Почему ты так думаешь?

Мой голос прозвучал глухо, но обруч уже не так туго сжимал грудь.

Джейми горестно вздохнул.

– Потому что я тоже не могу оплакивать все это, саксоночка. А кота у меня нет.

Всхлипнув, я в последний раз вытерла лицо, высморкалась и вернула ему платок, который Джейми, не моргнув глазом, тут же запихнул в спорран.

«Господи, – говорил он, – пусть меня будет достаточно». С тех пор как я услышала эту молитву, она застряла в моем сердце, словно стрела, но я думала, что Джейми просит помощи в предстоящем деле. Только он имел в виду совсем другое. И когда я поняла, о чем он просил, мое сердце раскололось на две части.

Я взяла его лицо в ладони и пожалела, что у меня нет его дара – способности высказать то, что лежит на сердце, да так, чтобы он понял. Но я не обладала этим даром.

– Джейми, – наконец сказала я. – Ох, Джейми. Ты… ты мое все. Навсегда.

Через час мы покинули Ридж.

Йен улегся, подложив под голову мешок с рисом. Жестковато, но Йену нравилось шуршание маленьких зернышек, когда он поворачивал голову, и легкий запах крахмала. Ролло с головой забрался под плед, ворча, подлез поближе к хозяину и уютно уткнул нос тому под мышку. Йен ласково потрепал пса за ушами, снова лег на спину и уставился на звезды.

Светил месяц, тонкий, как срезанный ноготь, в фиолетово-черном небе ярко сияли крупные звезды. Йен выискивал над головой созвездия. Интересно, увидит ли он эти звезды в Шотландии? Дома, в горах, он нечасто обращал на них внимание, а в Эдинбурге звезд почти не видно из-за чада тлеющего в печах и каминах угля.

По другую сторону догорающего костра лежали дядя с тетей, которые, чтобы сберечь тепло, так тесно прижались друг к другу, что выглядели единым целым. Йен заметил, как одеяла пошевелились, потом замерли, снова задвигались и опять замерли, как будто выжидая. Послышался шепот, такой тихий, что Йен не разобрал слова, но их смысл был вполне понятен.