Честно говоря, клыки особой трудности не представляли: молочные зубы, почти без корней, да еще готовые в любую минуту выпасть… наверняка я смогла бы их вытащить пальцами. Быстрый поворот на каждый зуб, и они выскочили, десны почти не кровоточили. Довольная, я промокнула ранки тампоном, смоченным виски, и стала думать, как подступиться к коренному.

Он находился с другой стороны рта; если я наклоню голову ребенка назад, то у меня будет достаточно света и без зеркала. Я взяла руку Йена – он был так занят спором, что ничего не заметил, – положила на лоб девочки, чтобы удерживать голову, и осторожно наложила щипцы.

На миг перед светом мелькнула какая-то тень, потом исчезла… и вновь появилась, полностью загородив свет. Я сердито оглянулась и увидела весьма элегантного джентльмена, который с любопытством заглядывал в окно.

Я бросила на него недовольный взгляд и жестом велела отойти. Он моргнул, кивнул, извиняясь, и шагнул в сторону. Я не стала дожидаться дальнейших помех, наклонилась, крепко взялась за зуб и удачно выкрутила его одним движением.

Довольно напевая себе под нос, я капнула виски на кровоточащую ранку, затем наклонила голову девочки в другую сторону, осторожно прижала тампон к десне и выдавила гной из нарыва. Вдруг я почувствовала, что безвольно качающаяся шейка ребенка как-то странно обмякла, и замерла.

Йен тоже это почувствовал и, замолчав на полуслове, бросил на меня озадаченный взгляд.

– Развяжи ее, – велела я. – Быстро!

Он тут же высвободил девочку из ремней, а я подхватила ее под мышки и уложила на пол. Голова малышки болталась, как у тряпичной куклы. Не обращая внимания на встревоженные восклицания Марсали и матери девочки, я отклонила голову девочки назад, вытащила изо рта тампон, зажала пальцами ее нос, прижалась ртом к ее губам и начала делать искусственное дыхание.

Как будто надуваешь маленький тугой воздушный шарик: неподатливость, сопротивление и, наконец, грудь поднимается. Только вот ребра не растягиваются, как резина, и вдувать воздух не становится легче.

Пальцы другой руки я держала на шейке девочки, отчаянно пытаясь нащупать пульс на сонной артерии. Вот… Нет? Да, вот он! Ее сердечко все еще билось, хотя и очень слабо.

Вдох. Пауза. Вдох. Пауза… Я почувствовала едва заметный выдох, потом худенькая грудь немного поднялась. Я ждала, слыша, как в ушах колотится кровь, но грудь больше не двигалась. Вдох. Пауза. Вдох…

Грудь снова шевельнулась и теперь уже продолжила подниматься и опускаться самостоятельно. Я села на пятки, тяжело дыша; на лице выступил холодный пот.

Мать девочки уставилась на меня, открыв рот. Словно в тумане, я невольно отметила, что ее зубы в довольно хорошем состоянии. Один бог знает, как выглядел ее муж.

– С ней… она… – неуверенно сказала женщина, моргая и переводя взгляд с меня на свою дочь.

– С ней все в порядке, – решительно сказала я и медленно встала, чувствуя, что у меня кружится голова. – Только она не сможет идти, пока не выветрится виски. Думаю, все будет хорошо, но у нее опять может случиться остановка дыхания. Кто-то должен присмотреть за ней, пока она не очнется. Марсали?

– Да, я положу ее на выдвижную кровать, – ответила Марсали, подходя ближе, чтобы взглянуть. – А, вот и вы… Джоани, присмотришь за бедной девочкой? Ей нужно немного полежать в твоей кроватке.

Раскрасневшиеся дети зашли домой, хихикая и неся полную шляпу мелких монет и пуговиц, но, когда увидели на полу девочку, тут же подбежали посмотреть.

– Опля! – сказал пораженный Анри-Кристиан.

– Она умерла? – деловито спросила Фелисите.