Впрочем, во время одного из своих редких возвращений в Сен-Канна Сюффрен все же узнал о вдовстве Терезы и ее возвращении в Буригай. К тому времени он уже не был тем беззаботным парнем, каким его знали раньше, а представлял собой человека зрелого, опаленного пушечным огнем, по праву называющего себя командором де Сюффреном. Он решил, что откладывать встречу бесполезно – он и так избегал своей любви слишком долго.

Однажды вечером покрытый пылью, с растрепанными волосами, в мятой одежде, но с туго затянутым ослепительно белым галстуком, который так контрастировал с его загорелым лицом, Сюффрен появился на коне на большой аллее Буригая. Он приехал, чтобы раз и навсегда выяснить свои отношения с графиней д'Алес.

Речь, которую он произнес, сводилась к следующему: «Я всегда любил вас и нуждался в вашей любви. Могли бы вы забыть, что по сути я – нечто вроде воинствующего монаха, и поэтому я никогда не смогу сделать вас своей женой? Вы хотите стать моей и следовать за мной, несмотря на все эти предрассудки?»

Тереза так давно ждала признания. Она бросилась к нему в объятия, полагая, что Бог не будет слишком суров к ней за такую преданную любовь. И Буригай обрел наконец то, ради чего он и был создан: настоящее счастье.

Естественно, многолетняя переписка, найденная потомками графини д'Алес, не позволяет судить влюбленных строго и обсуждать дату их капитуляции. Некоторые из потомков даже утверждали, что Сюффрен вообще никогда не нарушал своего обета целомудрия. Однако делали они это без должной уверенности, ибо между нежных строчек в их посланиях проскальзывали порой слова, указывающие на возможность существования между ними интимной близости. Письма Сюффрена – это письма мужа к своей жене:

«Я теперь – генерал-лейтенант, – написал он ей однажды. – Читая об этом в газете, ты закричишь от радости…» Или еще: «Сегодня я упустил единственную возможность. Твой друг мог бы быть достоин тебя…»

С тех пор, когда бы Сюффрен ни возвращался в Прованс, он забегал в Сен-Канна, чтобы обнять своих, а затем сразу же устремлялся в Буригай, дабы там, рядом с Терезой, вновь обрести покой и нежность, которые стали для него единственной пристанью в его бурной жизни.

Постепенно моряку удалось донести свои взгляды, свою «доктрину» до министерства, где господствовал тогда не слишком сговорчивый де Сартин. Его начали ценить, несмотря на ужасные приступы гнева, которые порой случались с ним и стали поистине легендарными. С годами его внешность не делалась более грациозной: будучи всегда полнокровным и сбитым парнем, он стал грузным и даже массивным, но доброта Сюффрена ко всем людям, которые его обожали, его необыкновенная сила Геркулеса, а также полное пренебрежение к своему туалету и ко всему внешнему стали притчей во языцех.

Вечно одетый кое-как, с непричесанными волосами, наспех затянутыми лентой, в ужасной фетровой треуголке, которая когда-то давно была белой, но теперь осталась без галуна и без перьев, хотя была по-прежнему дорога ему, ибо была преподнесена ему в подарок братом архиепископом. Несмотря на диковатый внешний вид, Сюффрен невольно заставлял окружающих испытывать глубокое уважение к себе, ибо он всегда умел постоять за себя, защитить слабых и свою семью, всегда сражался в первых рядах. Абордаж? Он всегда любил это дело!

По поводу его знаменитой шляпы среди моряков ходила следующая легенда. Говорили, что эта шляпа была для него чем-то вроде талисмана, и будто ни за что на свете этот великий командир не желал с ней расстаться или пойти под огонь без нее. И вот однажды Сюффрен был в дурном расположении духа. Точнее, он был в своей знаменитой ярости. Он орал почти с четверть часа, после чего сорвал со своей головы шляпу и резким движением послал ее за борт, прокричав: