Когда же мне представился шанс увидеть его вживую, то даже ощутила робость, потому что так пристально меня еще никто не разглядывал. Он буквально каждую черту лица и тела оценил и принял меня за парня. Это было и обидно, и смешно одновременно. В его понимании женщина должна обладать округлыми формами, иметь большую грудь и обязательно длинные волосы. У меня не было ни первого, ни второго, ни третьего. Стиль одежды я предпочитала удобный, вместо лифчика носила топ, потому что не видела смысла напяливать тройной пуш-ап, когда на деле в нем одна лишь пустота. Мою внешность можно было бы назвать модельной, если бы я умела носить обувь на шпильке и юбки, да только с детства привыкла к удобству, и в университете никого мой стиль не смущал — там и не таких чудаков увидишь. Оказалось, что в нашем современном мире это не для всех норма.

Мое рабочее место было в просторной приемной, светлой и эргономично удобной. Здесь было тепло, пахло свежестью и кофе, потому что рядом стояла кофемашина, что, безусловно, радовало. И располагалось оно вдалеке от основного зала, где трудились все инженерные отделы. Получалось, что от всего коллектива я была изолирована и ближайшим ко мне соседом был шеф. Мне предстояло стать правой рукой Сафонова, к слову достаточно требовательного и с немалыми заморочками. К примеру, у него была сильная тяга к сортировке всего вокруг, включая не только личное рабочее пространство, но и сетевые папки, где мы обменивались файлами. Начинались они в строгой годовой иерархии, состояли из нескольких внутренних, разделенных по определенным критериями, а внутри каждой папки были еще папки, как матрешки.

— И не дай бог нарушишь эту тенденцию, криков потом не оберешься, — рассказывала мне Наталья. — Проще сразу привыкнуть, делать, как ему удобно, и избежать скандалов, а то наслушаешься в свой адрес.

Дальше нам предстояло посетить знаменитый архив — большое сумрачное помещение с высокими и, кажется, бесконечными стеллажами больше похожее на лабиринт, чем на общепринятое понятие сего помещения. Здесь тоже все сортировалось в определенном порядке, корешки чертежей и пояснительных записок разделялись по цветам, полки по годам и вдобавок к тому нумеровались.

— У него что, ОКР? — рассматривая ровные ряды папок, поинтересовалась я у Натальи.

— Не знаю, — пожимала та плечами. — Мне все равно. Но к его системе быстро и просто привыкнуть, если раз понять.

Все записывая и отмечая у себя в блокноте, я действительно старалась проникнуться рабочим процессом и мышлением Сафонова, которое просматривалось во всей его вотчине. И если взглянуть на зал с инженерами с балкона, то можно заметить, что даже их он рассадил в определенном порядке, а не как попало.

И, естественно, в его кабинете тоже все было рассортировано. Стол представлял собой удобную для него систему, начиная от карандашей и заканчивая местом для посетителей. В силу своего характера я решила провести небольшой эксперимент, и когда мне впервые представилась возможность записывать его поручения и слушать распорядок будущей недели и свои задания, то украдкой передвинула стаканчик с синими ручками на пару сантиметров правее. Сразу же замолчав, заметив мои действия, Сафонов вернул его на место и продолжил монолог. Тогда я взяла черную ручку из другого стаканчика, покрутила ее в руках, словно между делом, и вставила в стаканчик с красными.

— Что ты делаешь? — последовал раздражительный вопрос.

— Да так, — пожала я плечами, — проверяю одну теорию, — и снова потянулась к ручкам.