Он пил проданную ему ведьмой воду и жадно, и аккуратно, как делают те, кому правила поведения в обществе вбиты куда-то под основание черепа. Но это ведь не помешало ему вусмерть напиться и найти приключений на тощую задницу.

— А теперь, друг мой, рассказывай, — прошелестела мягким голосом девушка.

Парень дёрнулся, проливая на голую грудь ледяные остатки воды.

— Что тебе? — отполз к краю кровати, лоскутным стареньким одеялом целомудренно прикрывая отчётливо выступавшие рёбра.

— Как дошёл ты до жизни такой, говорю, рассказывай, — таким тоном их строгий учитель в интернате взывал к её, Евиной совести. Напрасно взывал. Не работало. — Звать тебя как?

— Илья. Викторович. Змеев, — он громко ответил и подбородок так гордо задрал, как будто представился папой Римским.

— Здрасьте, — Ева ему холодно улыбнулась, позволив на миг вытянуться злой вертикалью зрачку. Обычно нормальные люди пугались.

Но то ли парнишка уже утратил способность удивляться, то ли ещё не окончательно протрезвел. Адекватной реакции не последовало. Никаких тебе обмороков, он даже не дрогнул. Лиза разочарованно закусила губу.

— Я плохо всё помню… — он отпустил, наконец, злополучное одеяло и нервно поскрёб спинку носа. — Если честно, вообще ничего. Сели праздновать Новый год. Много пили. А потом… я проснулся.

— Где сели-то? — терпеливо спросила Ева.

— Так… в Питере, — он сказал и зачем-то вжал голову в плечи.

Били, что ли, мальчишку родители? Очень похоже…

— Судя по расписанию поездов, уважаемый, вы решили рвануть в Воркуту, -наблюдать его выразительную мимику — особенное удовольствие. Смотреть, как глаза на лоб лезут, как пухлые губы дрожат, как уши краснеют.

— Как раз ночью поезд у нас останавливается. Ехать от Питера сутки с копейками.

— Где я? — Илья прохрипел, откровенно хватаясь за голову.

Даже про одеялко забыл окончательно. Оно скорбно сползло, обнажая загорелую кожу на бёдрах и золотую дорожку шерстинок на животе. Ева поспешно перевела взгляд на облезлую спинку кровати.

— Северо-западный федеральный округ Российской Федерации, — она начинала издалека абсолютно намеренно, не отказав себе в удовольствии насладиться производимым эффектом.

Мальчишка расслабился на мгновение. Даже расправил костлявые плечи неожиданно-плавным, даже хищным движением. Дурашка.

— Республика Коми, — девушка продолжала.

Глаза его окончательно округлились, и Ева заметила необычный их цвет. А парень не так-то и прост. Возможно, он сам этого и не знает. Даже наверняка.

— Село Княжпогост,— она словно гвоздь в гроб забила.

Пару секунд он беспомощно хватал воздух ртом, стремительно побледнел и…

нырнул в обморок. Словно рыбка под лёд.

— Нежные до чего пошли вьюноши, — бабка закашлялась.

Сплюнула на половицу, отчего Ева скривилась.

— И что мне с ним делать? — не торопясь, взяла безвольную руку Ильи и нахмурилась. Пульс нитевидный, холодные пальцы. Вздрагивающий нервной дрожью мизинец. И странные, пакостные ощущения.

— Просвятить, — бабка пожала плечами и, громко шаркая по дощатому полу старыми войлочными полуботинками, потащилась в ту часть тесной избы, что могла счесть себя кухней. — Всё равно ничего не поделать. Покормить ещё. Ишь, тощий какой, срамота одна.

— Вьюнош щекастый, упитанный… — передразнивая старуху, девушка проворчала. — Я ж его не прокормлю.

— Глупое это дело, бояться того, что ещё не случилось, — бабка ловко схватила ухват и сильным движением вытащила из пещеры голодного зева русской печи настоящий, большой чугунок, сверху залепленный подрумяненным тестом.

По избе тут же поплыли аппетитные запахи свежесваренной картошки и тушёного мяса. Пряностей, свежего хлеба со сливочным маслом. На приступке печи мягко шумел закипающий медный чайник.